Немец лениво посмотрел на Галю, потом на застывшего по стойке смирно полицая и, поворачиваясь, пробормотал:
— И когда я только научу вас, грязных свиней, человеческому обращению… — Ушел в кабинет.
После этого Галя стала замечать на себе внимательный взгляд «барина». Холодело в груди от этого взгляда — знала немецкие повадки. Начала совсем неряшливо одеваться, мазать незаметно лице сажей — не дай бог понравиться немцу.
Гале вначале почему-то казалось, что стоит лишь ей проникнуть в стены комендатуры, как она тут на каждом шагу будет натыкаться на секреты, которые так необходимы партизанской бригаде. Но секретов не было. Через три дня она пришла к Косте Кочетову со слезами на глазах.
— Ничего из меня, Костя, не получится, не умею я.
— Я тоже не разведчиком родился. Я вот собак люблю, а мне приходится немцев любить, улыбаться им, ванны устанавливать, поняла?
— Все равно. Где я там что возьму?
— Тебе пока ничего не надо брать. Твоя задача — смотреть и слушать. За тобой сейчас там, конечно, следят, проверяют, поэтому будь осторожна. Мюллера ты особо не избегай. Посмотри, что ему от тебя надо. Вы ведь девки, народ такой — можете даже немца оседлать и поехать на нем, поняла?
Еще через два дня Галя передала подобранную под столом бумажку — черновик рапорта начальника полиции германскому коменданту. Вернее — это был даже не рапорт, а только начало его — Гаркуша разминал руку, выводил каждую букву. Внимание Гали обратила на себя фраза: «Довожу до Вашего сведения, что вверенная мне зондеркоманда готова к выполнению намеченных мелких нале…» Дальше стояла клякса, и, видимо, из-за нее начальник полиции скомкал листок и бросил на пол.
Костя сказал:
— Значит, готовят какие-то мелкие пакости. Помаракуем. А ты ухо востро держи, поняла?.. Ну, как твой Мюллер?
— Придирается. Почти каждое утро заставляет заново вытирать свой стол, подоконники. А сам нет-нет да и поглядывает на меня… Я, смотри, ногти отпустила подлинней, если что — обдеру ему морду до костей…
6
Не успел Костя разгадать, о каких «намеченных мелких нале…» говорилось в скомканной бумажке начальника полиции, как в бригаде произошел несчастный случай.
Партизаны вернулись на третий форпост с задания после полдня и удивленные замерли на поляне. Дверь в землянку была сорвана с петель, всюду разбросаны вещи. Не иначе — на пост был налет немцев, причем недавно — из трубы легкой струйкой еще шел дымок.
Все говорило о том, что комендант третьего, старый алтайский партизан Тихон Яковлевич, прозванный Братом Тишкой, сопротивлялся отчаянно. Три пустых автоматных диска, по всему полу и по нарам разбросаны стреляные гильзы, против выбитого окна черными подсолнухами припечатались к земле воронки от ручных гранат «Ф-1». Валявшаяся тут же дверь была изрешечена пулями, бревенчатые стены избушки, косяки исщепаны. Бой, видать, был жаркий. У порога земля избита сапогами, на гвозде — лоскут дедовой рубахи. Наверное, немцам все-таки удалось взять партизанского коменданта живым.
Ребята устремились по следу. То и дело попадались капли крови и почти без перерыва тянулись по траве две борозды — немцы торопились и кого-то волокли ногами по земле. Может, это был их убитый, а может, связанный комендант. Километра через два следы вышли к проселку. На нем — отпечатки автомобильных протекторов и множества солдатских ботинок, утыканных головастыми шляпками гвоздей на подметках, и снова кровь.
В этот вечер никто не расспрашивал подрывников об операции, никто не суетился, не акал поминутно, никто не ворчал и не заботился о них — плащ-накидки лежали мокрые еще после вчерашнего дождя, ужина не было, и вообще избушка выглядела сиротливо и неприветливо. Только сейчас отчетливо стало ясно, кем был для них разговорчивый до надоедливости старый партизан — комендант поста. Оказалось, он был и кормильцем, и рачительным экономным хозяином, и строгим судьей, и доброй нянькой-наставником. Сразу осиротели ребята.
Через пять дней Ким Данилов, ходивший на связь с пустошкинскими подпольщиками, вдруг оказался в потоке людей, сгоняемых немцами на площадь. Тиская в кармане кацавейки мокрую от пота рубчатую рукоять «парабеллума», он пробрался в середину толпы.
— Что такое будет здесь? Зачем согнали народ-то?
— Не знаем, мил человек.
— Разве они говорят зачем сгоняют.
Носатый, с хищным вырезом ноздрей мрачный мужчина желчно процедил:
— Не концерт же показывать. Должно приказ какой-то зачитать.
— Приказы под виселицей не читают, — заметил кто-то сзади тихо.