На рассвете вышли точно в назначенном пункте. На опушке леса их поджидал начальник разведотдела подполковник Табашников с врачом.
Штабной врач тут же осмотрел раны, сделал новую повязку и забрал с собой обоих раненых.
Разведчики расположились под кустами отдохнуть, а офицеры стали бегло просматривать добытые документы. Подошел комбат, старый приятель подполковника Табашникова, которому полтора года назад он передал командование батальоном. Так и не попал больше лихой танкист Табашников в свои бронетанковые части — прижился в пехоте, так и не слыхал больше ничего о своем первом комиссаре Сергее Новокшонове. Наверное, считал его погибшим. Комбат опустился рядом с разведчиками, с любопытством поглядывая на трофеи.
— Ты, капитан, чайком бы побаловал нас, — попросил подполковник. — Ребята давно уже горячего не пробовали.
— Это можно, — весело согласился комбат. Крикнул ординарцу — Петрович! Чайку бы принес нам.
— Чай готов, товарищ капитан, — отозвался голос из блиндажа.
Появился солдат с термосом и кружками, стал неторопливо разливать крепкий чай. И вдруг рука у него задрожала, чай расплескался. Юрий, рассматривающий бумаги не видел, какими глазами смотрел на него солдат.
— Юра… Юра…
Колыгин вскинул глаза и тоже остолбенел.
— Александр Петрович! — закричал он. Кинулся к солдату и стал его обнимать. — Александр Петрович! Боже мой… Александр Петрович… Александр Петрович… — радостно повторял он одно и то же. — Как же это вы здесь Александр Петрович? Вот Алька-то обрадуется!.. Александр Петрович… — Юра прыгал, как школьник, не замечая, что клинок больно бьет его по ноге и, забыв, что вообще он уже не мальчик, а командир роты, что седина уже в голове. Разведчики сбежались и недоумевающе смотрели на своего сдержанного ротного.
Александр Петрович Сахаров плакал, не стесняясь, и сквозь слезы шептал:
— Юра… сынок…
— Александр Петрович! — повторял Юра, словно не веря самому себе. Потом обернулся ко всем. — Ребята! Вот мой учитель. Настоящий учитель! Роднее отца родного.
Подошел Иван Савин. Протянул Сахарову руку:
— Иван Савин я. Может, слышали? Разведчик я. Мы со старшим лейтенантом побратимы — он мне жизнь спасал и я ему тоже. Так что мы свои люди. И вообще мы тут все свои, — сказал он и отошел.
Как-то получилось само собой, что за Иваном по одному стали подходить к Сахарову разведчики, знакомиться.
— Вот это встреча! — бормотал Иван и качал головой. Потом вдруг громко объявил — Я считаю так, ребята: учитель — это родня человеку на всю жизнь! Я так понимаю…
Взволнованный Юрий потянул, было, из кармана кисет, но глянув на Александра Петровича, спрятал его обратно. Никто этого не заметил, кроме бывшего учителя.
— Кури, кури, Юра. Ты теперь уж не школьник.
— Да нет, я просто так…
Шумно пили чай. Разведчики с интересом посматривали на бывшего учителя своего бесстрашного командира.
— Ну, комбат, — толкнул Юрий в бок капитана. — Как хочешь, а придется тебе распрощаться с Александром Петровичем. Заберу я его у тебя.
— Ничего не выйдет, разведчик. Хоть и хороший ты парень, а Петровича не отдам. Самим нужен. Он у нас ведает всем хозяйством. Без него мы, как без рук.
— Найдешь себе другого.
— Нет, — уперся комбат.
Юрий благодушно улыбался.
— Добровольно не отдашь, комдиву позвоню.
— Это уже не по-приятельски, старший лейтенант, — нахмурился комбат.
Вмешался Сахаров.
— Спасибо, Юра, за заботу, но мне и тут хорошо.
— У нас будет еще лучше, Александр Петрович. Старшиной сделаем. А то наш разжирел, уже мышей не давит…
— Нет, Юра, я уж довоюю здесь. Попроведать заходи, когда время будет.
2
Только Наташе Обуховой не похвастала Аля своей счастливой новостью, только ей не показала письмо, где Юра описывал встречу с ее отцом. Кончилась у них дружба, давно не разговаривают, хотя работают в одном цехе и жили до последнего времени в одном общежитии.
А случилось все со смертью Тимки Переверзева.
Поплакала Наташа, погрустила, узнав из Родькиного письма, как погиб Тимка, да и завязала горе веревочкой. Начал крутиться возле нее какой-то дядя в военных галифе (для Альки мужчина в тридцать лет — это уже «дядя»), и появился в Наташкиных глазах озорной блеск и зазвенел рассыпчатым колокольчиком ее смех.