После пленума Юрий спросил об этом первого. Тот недовольно буркнул:
— В тюрьму всегда успеет. Здесь он больше пользы сейчас даст.
— А колхозники недовольны. Говорят, Кульгузкину всегда все с рук сходит.
Сергей Григорьевич помолчал, нехотя ответил:
— Всем не угодишь…
В апреле, в самую распутицу, взял однажды Новокшонов с собой в Петуховку Юрия. Ехали вдвоем в ходке. Райкомовский вороной рысак маховито разбрасывал по сторонам грязь. Сергей Григорьевич, завернувшись в дождевик, сосредоточенно молчал и лишь изредка кидал по сторонам на оголившиеся поля короткие взгляды. Юрий тоже молчал.
Весенний воздух был одуряюще чист и свеж.
— Ну как, сын растет? — вдруг спросил Новокшонов.
— Растет, — ответил не поворачивая головы Юрий. — Уже улыбается.
И опять надолго замолчали. Эта зима для Юрия была какой-то необычной. В чем ее необычность, он никак не мог понять. Не потому, что он стал отцом — это само собой, не потому, что был захвачен новой работой. Необычность была в чем-то другом. В душе что-то творилось, какая- то тревога вкрадывалась в нее. Откуда она вкрадывалась, что ее породило? И на фронте бывали тревожные дни. Но там не та тревога — там терзали предчувствия. Здесь же совсем другое — почему-то тревожили успехи района. Словно было в этих успехах что-то временное, преходящее. Казалось, не сегодня завтра что-то случится и сразу исчезнет вся эта кипучка, вся шумиха — будто от радужного сна оторвутся люди. Лишь с Алькой он поделился своими думами. Та рассудила быстро:
— Привыкли, что район в хвосте плетется, вот и не верится сейчас, что начали вылезать в передовики…
Может, она и права. Были дни, когда он уже почти совсем соглашался с Алькиными доводами. Но посидит на бюро райкома партии и снова начинает шевелиться сомнение. Почему именно после бюро?..
Сергей Григорьевич неожиданно обратился к Юрию.
— Получили семенную ссуду, полторы тысячи центнеров. Как думаешь, кому дать в первую очередь? На всех все равно не хватит.
Юрий подумал немного.
— Я бы прежде всего дал отстающим колхозам. А вообще надо на бюро разобраться с каждым колхозом в отдельности.
Новокшонов отвернулся, ничего не сказал. И, видимо, так ничего бы и не ответил, если бы не чувствовал на себе выжидательный взгляд Юрия.
— Я знал, что ты так ответишь… об отстающих колхозах, — сказал он наконец.
— У вас другое мнение?
Сергей Григорьевич улыбнулся.
— Десять лет назад… даже пять лет назад, — уточнил он, — я бы тоже так поступил… по молодости. А точнее, не по молодости, а по простоте своей. — Он не спеша туго намотал вожжи на головку плетеного коробка, достал кисет и, поглядывая на взыгравшего вдруг рысака, стал закуривать. И только потом, когда закурил, взял опять вожжи, продолжил, словно испытывая терпение собеседника — А теперь я так не сделаю. В отстающий колхоз отдавать сейчас семена — не в коня травить овес. Сильный колхоз от этих семян даст нам хлеб, а слабый и семена не вернет. Понял, редактор?
— Понял. Но не согласен.
— Это я тебе для сведения, — словно не расслышав, добавил Сергей Григорьевич.
— Для сведения, чтобы я на бюро не возражал, да?
— А при чем здесь бюро? Я с тобой разговариваю не как с членом бюро, а как с редактором.
— А я и как редактор не согласен.
— Почему?
— Потому, что подставлять подножку и так еле стоящему, нечестно.
— Они давно уже не стоящие.
— Тем более, бить лежащих — мало чести.
— Стране нужен хлеб. Дать его — в этом и есть наша честь.
— Значит, вы считаете: все равно — как, лишь бы была достигнута цель? Цель оправдывает средства, да?
Сергей Григорьевич ничего не ответил. Лишь дрогнули уголки губ. Не то улыбка, не то гримаса дернула.
— Поэтому и Кульгузкина не отдали под суд? — не отставал Юрий.
Сергей Григорьевич расхохотался. Рысак испуганно всхрапнул, шарахнулся. Новокшонов еще сильнее натянул вожжи. Повернулся к Юрию и все еще веселыми глазами внимательно посмотрел на него.
— Молодой ты, а дотошный оказывается!
После этого до самой Петуховки ехали молча.
В селе они застали непонятную суматоху — куда-то бежали люди, что-то кричали, проскакали два пацана верхом на одной лошади… Около сельсовета Сергей Григорьевич остановил женщину, спросил, что случилось.
— Тунгай тронулся! — весело крикнула она. — В конторе никого нет, все там!
Сергей Григорьевич привязал жеребца к коновязи.
— Пойдем, посмотрим, — предложил он. Скинул дождевик и в длинном кожане нараспашку зашагал по грязи к берегу.