ома достать, а? - Тогда только рынок остаётся, - прожевав, ответил Колька. – Лучший способ... В райцентр тебе надо, Степаныч... В рыбные ряды... Там ух какие хорошие бывают... Степаныч пригорюнился. Про рынок он и сам сразу думал, если бы не одно но... - Так сом-то, он того, денег стоит... – пробурчал старик. – А денег нет... - Тогда - хана, – развёл руками улыбающийся Колька. – Тогда сазан. Степаныч почернел лицом и стиснул зубы. «Напрасно только я на тебя, гадину, самогон самодержавный извёл, - подумалось ему. – И без тебя, подлеца, ясно, что в магазинах сомы имеются... Браконьер ты проклятый... Сдать бы тебя куда следует, да дел по горло... Тьфу на тебя, расхититель...» Но вслух старик ничего не сказал. Допив свой стакан, он утёр рот и, со второй попытки, поднялся. - Уже? – удивлённо вскинул брови Афганец. – Что ты рано нынче... Стареешь, Степаныч, стареешь... - Моряк свою норму знает, - крепко держась за стол, отчеканил старик. – Полундра!.. Пол внезапно качнулся под его ногами, но Степаныч сдюжил и не упал. - Слушай, – вдруг оживился Афганец. – Что это мы... У тебя же мёд отменный имеется! - Допустим, - ответил Степаныч, боясь отпустить стол. – И что?.. - А то, дурья твоя башка, что продашь ты свой мёд на рынке и купишь себе сома! – ответил Колька. – Килограмм на 10!.. Куликин твой весь изморосью покроется, когда его увидит... И ухи ещё себе потом наваришь на неделю... Сплошная выгода... Дело верное, только... Но Степаныч не дал ему договорить. - Что?! – проревел он, выпучивая глаза. – Торговать!? Я?! Ни за что!!! С этими словами, он размашисто шагнул к двери, ударился о косяк и был таков. Благоуханная ночь подхватила Степаныча под ослабшие руки и понесла его сначала в сирень, потом на стену дома, а после, прямиком на калитку. Только вывалившись в черноту переулка, старик немного отдышался и, покачиваясь, побрёл к дому, бормоча себе под нос проклятья. *** На рынок Степаныч приехал спозаранку. Узнав, что место стоит денег, он решительно повернулся и зашагал в сторону железнодорожной станции. К груди старик прижимал трёхлитровую банку мёда, в меру разбавленного водой и сахаром. Взор его был затравлен и дик. Всю ночь Степаныч рассчитывал, за какую цену ему надобно продать свой продукт, чтобы денег хватило на большого сома, и меньше чем за две тысячи рублей отдавать своё добро не собирался. «А может и две с полтиной дадут, – мечтал Степаныч, уже трясясь в зябком утреннем автобусе. – Тогда ещё папирос себе прикуплю, с фильтром и колбасы...» Торговать на самой станции Степаныч не решился. Он занял позицию в ста метрах от неё, на узкой асфальтовой дорожке, прорезающей небольшую рощу. Там, он начал стыдливо предлагал свой товар торопливо снующим туда-сюда людям. Заискивающе глядя в им глаза, старик робко протягивал свою банку, шепча нечто нечленораздельное, а потом, видя, что от него шарахаются, хмурился и слал в спину приглушенные проклятья. Несколько раз на горизонте мелькал полицейский патруль и тогда старик срывался с места и гигантскими прыжками мчался в кусты, где и отлёживался, пока горизонт не расчищался. После третьей такой «лёжки», грязный, жалкий и разъярённый, Степаныч уже не заискивался перед прохожими, а грубо совал им свою банку прямо под нос. Когда же те, вполне ожидаемо, пытались улизнуть, старик начинал злорадно смеяться и от души посылал их ко всем чертям, потрясая вслед кулаком. Промаявшись, таким образом, до полудня и обессилев до дрожи, старик свернул с большой дороги, понуро прошёл в дальний конец рощи и присел на трубы теплосети. Там, без понимания и вкуса, он в один заход выпил припасённые 300 гр. самогона, грустно зачерпнул пальцем из банки немного мёду и уныло захрустел сочным яблоком. - Сукины дети, - бессильно клял он на все лады нерадивых покупателей. – Я им, блядям, со всей душой, свой наилучший мёд втюхиваю, а они, гниды сухопутные, нос воротят, будто я им дерьмо какое сую... Демократы хреновы... И куда я теперь с этим мёдом?.. Куда?! Мне сом нужен, а не мёд этот, провались он пропадом... Старик с отвращением посмотрел на свой товар и пригорюнился. Но, самогон уже растекался по жилам, будоража ненасытную его кровь и отгоняя тоску... Через пять минут, порозовевший Степаныч пружинисто поднялся, протёр банку мёда от прилипшей к ней грязи и твёрдо двинулся обратно. - Мёд! Кому мёд! – громко начал вещать он, стоя у края асфальтовой тропы. – Отличный мёд! Замечательный мёд! От всех бед, от всех болезней! А ещё через пару минут, сам того не заметив, Степаныч, как заправский зазывала, перешёл с прозы на стихи. Мёд сладок да гладок, Банку съел и порядок! Не горчит, не перчит, Глаз горит, хер торчит! Говоря это, старик, выделывая ногами замысловатые коленца, и прохожие так и покатывались со смеху. Сразу несколько человек согласились понюхать предложенный Степанычем продукт и тот, окрылённый, наддал жару: