рискнул бы наставить мне рога. Это уж поверьте. — Он
уверенно улыбнулся. — Разумеется, я не стану стеречь
вас, как заключенную, но если застану с вами другого
мужчину, то ему это будет стоить жизни. И я без
колебаний накажу вас в случае измены. Чтобы вы знали,
что мое незапятнанное имя и моя честь для меня
превыше всего.
Ему хотелось добавить, что слишком хорошо ее
знает, чтобы поверить в ее способность отдаться
другому мужчине после свадьбы. Донован слишком
доверял ее представлениям о чести.
—
Пустите меня.
—
Может быть... попозже, — сказал он негромко и
прижал к себе так крепко, что она слышала каждый удар
его сердца и ощущала жар его тела. — А теперь
посмотрим, что же меня ждет в браке.
—
Нет... нет, пустите меня. Я вам не какая-нибудь
шлюха!
121
—
Горячитесь, горячитесь, — сказал Донован, —
ведь вам предстоит согревать мою постель. Ну, а
сейчас...
С силой он прижал ее к своему телу, все крепче и
крепче смыкая кольцо своих безжалостных рук. Она уже
не могла дышать, не могла думать, затем его губы
прижались к ее, и страстный, опаляющий поцелуй
пронзил Кэтрин, вытеснив из ее сознания все мысли и
чувства.
Все внутренние барьеры были сломлены, его
прикосновения, вкус его губ, его запах — все
волновало и будоражило Кэтрин; казалось, никого,
кроме них двоих, не осталось во всей Вселенной.
Губы девушки невольно приоткрылись навстречу его
поцелую, а руки сами собой обвили его шею. Все мысли
о том, что перед ней враг, испарились, и она, незаметно
для себя, уступала чужой, неизмеримо более сильной
воле.
Донован отпустил ее столь же резко, как и привлек, и
Кэтрин ощутила мучительный стыд за свою слабость, в
основе которой лежало влечение. Раздавленная
пережитым, она метнулась в сторону, но Донован
стиснул ее запястье, мешая ударить себя.
—
Я никогда не буду твоей!
—
Я уже сказал, что не нуждаюсь в уступках:
чтобы ты там ни говорила, в твоих жилах течет горячая
кровь, и я сумею довести ее до кипения. Хочешь,
попробуем сейчас?
Донован двинулся к кровати, заметив в ее глазах
страх, который Кэтрин пыталась скрыть. Теперь она
боялась самой себя, своей страсти, не подчиняющихся
сознанию и воле чувств.
122
—
Я буду ненавидеть тебя до конца жизни.
—
Ничего, Кэтрин, это я как-нибудь переживу.
Мало-помалу я сумею пробудить более нежные чувства.
—
Любовь, например, — с сарказмом сказала
девушка.
—
Если и не любовь, то уж страсть-то точно. Этого
будет достаточно.
—
Так тебе неважна любовь, ты готов обойтись и
без нее?
—
Любовь? Это глупый сон, игрушка для поэтов и
мечтателей. Зачем она мне, когда я получу все, что
желаю? Прекрасный замок, красивую жену, которая
подарит мне здоровых сыновей, состояние. О любви
кричат те, у кого ничего нет, ну а меня избавьте,
пожалуйста. Я всего добился сам, своими руками,
головой, а когда нужно — мечом. И можешь мне
поверить, Кэтрин, я никогда не выпускаю из рук то, что
сумел схватить.
—
Не заставляй меня разыгрывать этот фарс с
женитьбой!
—
Фарс? Обещаю тебе, это будет настоящий брак,
и он совершится как на небесах, так и на земле.
—
Ты еще пожалеешь об этом!
—
Опять угроза, Кэтрин. Не надо. Не пытайся
остановить восход солнца — это выше твоих сил.
Вскоре король публично объявит о нашем предстоящем
венчании, и мы станем мужем и женой. Ну, ладно,
Кэтрин, — заявил Донован, уверенный в глубине души,
что сделан первый шаг к тому, чтобы стать хозяином ее
воли. — У меня неотложное дело, иначе бы я более
убедительно тебе доказал, что твое будущее далеко не
так мрачно, как кажется.
123
—
Иди и поскорей дай мне отдохнуть от тебя... А
куда ты собрался?
—
Уже начинаешь ревновать, любовь моя? —
подсмеиваясь, сказал Донован.
—
Нет. Просто я надеялась, что ты едешь на
какую-нибудь стычку, с которой не вернешься.
Он снова рассмеялся и поцеловал ее еще раз, затем
неохотно, со вздохом отпустил и шагнул в сторону,
чтобы взять чистую одежду. Глазами Кэтрин, не
отрываясь, следила, как он одевается.
Она смотрела, как он натягивает на себя чистую
рубашку,
белизна