которой
казалась
особенно
ослепительной на его бронзовом теле. Да, Донован, без
сомнения, красив, и тело его, без преувеличения,
прекрасно, но, подумала она с болью, сердце у него из
камня.
Кэтрин лихорадочно искала путь к бегству. Но что
она могла сделать? Приближенный короля, ее
тюремщик обладал почти неограниченной властью...
Переодевшись, Донован сел, чтобы натянуть сапоги,
затем встал и поднял плащ.
—
Вы здесь в полной безопасности, — с
издевательской улыбкой сказал он. — Кстати, можете,
не смущаясь, пользоваться моей постелью. Только не
вздумайте покидать эти комнаты до моего возвращения,
иначе познакомитесь с холодной и сырой камерой. Мои
люди получили приказ глядеть за вами в оба.
И он вышел, закрыв за собой дверь.
Кэтрин медленно уселась на кровать и начала
размышлять. Было очевидно, что кто-то отбил у Мак-
Адама всякое доверие к понятию «любовь». Кто это мог
сделать?
124
И тут ее осенило, как решительно и по полному счету
она сможет ему отомстить. А что, если вся его
неприступность — лишь доспехи, скрывающие его
уязвимость? Что, если это он боится ее, а не наоборот?
Она поднялась, разделась и, нырнув под одеяло чужой
постели, уснула сном удовлетворенного, прожитым
днем, человека.
Улыбка сошла с лица Донована, едва только он вышел
за дверь. Ему уже давно следовало заняться другим
делом, но в своих расчетах он не принял во внимание то
воздействие, которое способна на него произвести
исключительная красота Кэтрин.
Он еще раз предостерег себя от легкомысленности в
отношениях с этой девушкой. Ошибка в молодости
обошлась ему слишком дорого, и он, Донован Мак-
Адам, не собирался дважды попадаться в одну и ту же
ловушку.
Он не должен подчиняться гипнозу ее прекрасного
тела, сказал он себе. Просто он желает ее. Что ж, когда
она станет его женой, никаких проблем не будет. Он
будет владеть этим редкостным созданием, и жизнь их
потечет в русле, где будет много страсти, но никакая
любовь не спутает ему карты.
Донован, шагая, рассеянно прикоснулся к шраму на
щеке. Она его заклеймила, что ж, теперь его черед. Он
овладеет ее телом и душой и, рано или поздно, сделает
ее такой женщиной, какая ему нужна.
Сейчас ему предстояло покончить с делом, не
терпящим отлагательства. Уверенность в том, что
Эндрю Крейтон — английский шпион, заставляла его
спешить. Эндрю, если это был он, ранен, и едва ли так
125
скоро успел вернуться домой. А если он и вернулся, —
кто рискнет укрывать английского шпиона и оказывать
ему помощь? Энн Мак-Леод не настолько глупа, чтобы
рисковать репутацией и будущностью своей семьи. Она
слишком любит сестру и брата. А дальше... Эндрю
Крейтон заговорит в его руках как миленький, и у
Донована Мак-Адама будет дополнительный козырь в
его партии с Кэтрин.
Довольный собой, в сопровождении трех воинов, он
поскакал к дому Мак-Леодов.
Эндрю, без малейшей боязни представавший перед
лицом монархов, хладнокровно встречавшийся с глазу
на глаз со смертельной опасностью, остолбенело взирал
на пару бездонных темно-голубых, фиалковых глаз.
—
Леди Энн... — начал он, запинаясь. Наконец
ему пришел в голову естественный в этой ситуации
вопрос: — Что вы здесь делаете?
—
Дожидаюсь вас. И уже не первый час.
—
Но почему?
—
Потому, Эндрю Крейтон... или кто бы вы ни
были, что у меня к вам есть несколько более чем
серьезных вопросов, которые требуют немедленного
ответа.
—
Боюсь, однако... — Он собрался все отрицать,
но Энн уже разглядывала его окровавленную рубашку, и
глаза ее расширились от ужаса.
—
Вы ранены!
—
Так, ерунда, царапина. Я сам обо всем
позабочусь, если вы...
—
Пожалуйста, хватит! — Ее глаза загорелись
гневом, щеки порозовели. Такой Энн ему еще видеть не
126
приходилось. — Сядьте и, пожалуйста, Бога ради, не
кормите меня байками для малолетних детей. Мне
приходилось ухаживать за ранами брата, и я
разбираюсь, что ерунда, а что — нет. Сидите, я сейчас
принесу воды.
—
Только не разбудите кого-нибудь, — попросил
Эндрю.
—
Я не собираюсь никого будить, — надменно
подняв подбородок, заявила Энн и вышла.