стоит беспокоиться, — повторил он холодно, вновь
забираясь под одеяло. — Когда для нас придет время
разделить это ложе, я буду в полной готовности.
Можешь поверить в это.
В тот самый миг, когда он накрывался одеялом,
Кэтрин слетела с постели; Донован подложил руки под
затылок и безмятежно смотрел, как она торопливо
подхватывает халат и надевает его.
—
Зачем ты здесь, в моей постели? — фыркнула
она.
—
В моей постели, — вежливо поправил Донован.
— Между прочим, ты разговариваешь во сне, —
ухмыльнулся он.
—
Надеюсь, это были проклятья в твой адрес.
—
Нет, ты говорила всякую милую ерунду о том,
какой я теплый и как со мной удобно...
—
Лжец! — оборвала она его; он уже вломился в
ее сны, лишив ее даже этой возможности побыть
наедине.
—
Какая ложь, Кэтрин? Боже, насколько ты
ласковее и приветливее, когда спишь.
Она ненавидела сейчас его вкрадчивый голос,
скрытность, с которой он проник в комнату и, вероятно,
ласкал ее. Ее страшно пугали эти ужасные, путаные
чувства внутри нее. Думать надо было совсем о другом:
ведь сегодня ее брат должен предстать перед
145
правосудием в лице короля... и Мак-Адама. До Кэтрин
вдруг дошло, что Донован не просто следит за ней, но и
читает все ее мысли, ибо взгляд его стал на редкость
серьезным. Она отвернула голову и встала у окна,
потерянная и раздавленная. Никогда в своей жизни
Кэтрин Мак-Леод не чувствовала себя такой
беспомощной.
Донован встал с кровати и подошел к ней.
—
В своем заключении виновата лишь ты сама, —
сказал он. — Разве не предупреждал я тебя? Ты бы
сейчас спала в своем доме, была бы свободна. Но я не
изверг и понимаю, что мы пока не обвенчаны.
—
Так ты все еще продолжаешь настаивать на
свадьбе, хотя...
—
...Ты меня на дух не переносишь? — закончил
он.
—
Я мечтала, — начала она, обхватив себя руками,
— много раз мечтала о том, каким должен быть мой
брак. В основе его — не принуждение, нет, но уважение
друг к другу и нежная привязанность...
—
Опять ты о любви, — с иронией сказал Донован.
—
Тебя, конечно, не волнует, что я думаю об этом
браке. — Она обернулась к нему лицом. — Тебе нужно
имя, титул и богатство, больше ничего. Что ж, не стану
тебе препятствовать. Но я тебя предупреждала и
предупреждаю снова: ты пожалеешь!
Донован ухватил ее за плечи и притянул к себе.
—
Ты недооцениваешь и себя, и меня. Это будет
брак, о котором ты не мечтала в самых прекрасных снах,
и милое словечко «любовь» будет излишним. Ты
девушка на редкость страстная, я понял это, стоило мне
146
прикоснуться к тебе. Вот увидишь: твоя страсть
проснется и возьмет верх.
—
А не слишком ли ты самоуверен?
—
Это ты самоуверенна. Не выводи меня из себя,
Кэтрин, или мне придется доказать тебе, что я знаю тебя
лучше, чем ты думаешь. — Он твердо выдержал ее
взгляд. — Не надо претензий на любовь ни с твоей, ни с
моей стороны. Бери от жизни все лучшее, и мы сумеем
со временем наладить дружеские отношения. Как с моей
женой с тобой будут обращаться с величайшим
почтением и уважением, и при дворе, и дома. Если же
тебе заблагорассудится продолжать делать глупости, —
что ж, и обращение с тобой будет соответственное.
—
А какого еще обращения я могу ожидать от
такого жестокого, бесчувственного человека!
Донован улыбнулся.
—
Осторожней, Кэтрин, когда придет время, я
окажусь достаточно ласковым и жарким, чтобы
удовлетворить всем твоим требованиям.
Прежде чем Кэтрин успела что-либо ответить, с
улицы донесся звук колоколов, и Мак-Адам отпустил
девушку.
—
Мне нужно одеваться. Король созывает
парламент.
—
Ты сегодня выносишь приговор, — прошептала
Кэтрин, обращаясь, казалось, к самой себе.
Донован почувствовал прилив жалости, но ничем не
выдал своих чувств.
—
Не я, король.
—
Но ты имеешь влияние на короля...
—
Ты хочешь поторговаться, Кэтрин? — спросил
Донован с видимым интересом.
147
Кэтрин провела языком по пересохшим губам и
подняла глаза:
—
Да.
—
И что это за сделка?
На этот раз в вопросе сквозило любопытство;
казалось, Донован что-то обдумывал.
—
Я... не перенесу смерти брата, — полушепотом