каменным сердцем.
В день свадьбы Кэтрин проснулась в несусветную
рань. Она лежала в кровати, слушала тишину и
смотрела, как темнота за окнами сменяется первыми
проблесками рассвета. Через несколько часов она и
Донован будут обвенчаны. Девушке невыносимо
захотелось остановить время. Она мысленно перебрала,
не забыла ли чего для праздничного пира, и не могла не
улыбнуться при мысли, как вытянется лицо Донована,
когда он увидит счет на тысячи фунтов. Она
намеревалась продемонстрировать королю и Мак-
Адаму, что Мак-Леоды умеют гулять по-королевски:
триста четвертей пшеницы для выпечки самого лучшего
белого хлеба, триста бочонков эля из замковой
пивоварни, сто бочонков вина, сто быков, шесть вепрей,
тысяча овец, три сотни молочных поросят и телят,
четыреста жареных лебедей, две тысячи гусей, тысяча
каплунов. В добавок к этому зажаренные целиком
олени, полторы тысячи пирогов с олениной, рыбой и
устрицами; полторы тысячи тарелок студня, пироги со
сладкой начинкой, горячие и холодные кремы,
лакомства из сахара и вафли. Другие затраты были тоже
немалые: Кэтрин вспомнила про свечи из чистого воска
в часовне, фонтаны во дворе, брызжущие вином. Кое-
что должно было перепасть горожанам и окрестным
крестьянам. Когда счет из Эдинбурга придет, Донован
259
будет вне себя: один ее костюм обошелся в две тысячи
фунтов. Но ее мысли перебила пришедшая будить ее
служанка.
—
Я уже проснулась. Который час?
—
Около восьми, сударыня. Ванна для купания
готова.
Кэтрин выбралась из постели и опустилась в теплую,
благоуханную воду, потом вылезла из лохани и дала
себя вытереть. На нее надели атласную нижнюю юбку и
блузку, обе — белого цвета. Служанки расчесали ей
волосы, блестевшие и переливавшиеся не хуже атласа;
они свободно ниспадали на плечи. Затем служанки
обрызгали Кэтрин духами, она встала, и на нее через
голову надели платье. Оно было из белого бархата и
оторочено белым горностаем; длинное, идеально
сидящее на невесте, оно ниспадало на пол мягкими
складками. Рукава тоже были длинными, слегка
прикрывающими ладонь, вырез — квадратным, и в
глубоком проеме груди изящно поблескивал золотой
кулон, украшенный жемчужинами. Кэтрин только в этот
момент осознала, что с прошлым окончательно и
бесповоротно покончено, начинается новая жизнь;
словно во сне, она медленно сошла по лестнице в
сопровождении служанок, несущих за нею длинный
шлейф.
В старинной часовне царила тишина. Свет солнца,
просочившийся через витражи, смешивался с блеском
свечей. У алтаря ее уже ждал Донован. Он, поклявшийся
всю жизнь оставаться холостяком, в освещенной
дрожащим
светом
часовне
дожидался
прихода
женщины, которая не желала видеть его своим мужем.
Повернув голову, он увидел приближающуюся Кэтрин,
260
и вдруг ему показалось, что кто-то навалил камень ему
на сердце, которое забилось часто и напряженно. Кэтрин
была настолько красива, что Донован с трудом мог
поверить, что это его невеста.
Он взял ее руку в свою, ощутив прохладу девичьей
кожи, и, взглянув ей в глаза, понял — она его не
боится. Ему было приятно это открытие: в конце
концов, он желал видеть перед собой невесту, а не
запуганную до полусмерти наложницу.
Венчание заняло немного времени: священник
благословил их, Кэтрин медленно повернулась к мужу,
и он, обняв ее, нежно поцеловал. Затем Донован чуть
отстранил девушку, и Кэтрин подняла на него глаза; его
надменность
куда-то
пропала,
глаза
смотрели
внимательно и серьезно. Улыбнувшись, Донован взял
жену за руку и повел из часовни — на пир.
В центре зала на возвышении стоял огромный стол,
накрытый белой, ниспадающей до пола скатертью.
Кэтрин и Донован заняли свои места, и гости подняли
бокалы за здоровье и счастье новобрачных. Торжество,
приготовленное Кэтрин, приятно изумило короля и
Мэгги, а Донован ощутил гордость за жену. Для короля
и Мэгги был предусмотрен отдельный стол, и хотя
первые кубки полагались Доновану и Кэтрин, она,
наполнив их вином, передала чаши Якову и его пассии,
которые осушили их за здоровье молодых; ощущение