всеобщего празднества наполнило зал.
Донован взглянул на стол, где нежная белая ручка
новобрачной легла на скатерть рядом с его, загорелой и
огрубевшей, и накрыл ее ладонь своею; Кэтрин
вздрогнула и повернула к нему свое лицо. Глаза ее
расширились, она улыбнулась Доновану, и он ответил
261
улыбкой. С неожиданной ясностью он осознал, что его
ждет еще множество сюрпризов — приятных и, может
быть, далеко не приятных. Кэтрин вовсе не
капитулировала;
просто
она
оставила
те
оборонительные рубежи, защищать которые не
оставалось никакой возможности. Итак, она начала с
ним сражение и проиграла. Сегодня она становится его
собственностью, а вечером... Девушка на минуту
прикрыла глаза и судорожно сглотнула, затем незаметно
взглянула на Мак-Адама. Тот сидел, откинувшись в
кресле, и она поняла, что он за ней следит и читает
каждую ее мысль. Кэтрин залилась краской...
Начались танцы, и празднество приобрело еще более
неистовый характер. Вино текло рекой, и Кэтрин тоже
потянулась к своей чаше, но рука Донована легла на ее
ладонь.
— Не сейчас, миледи, — сказал Мак-Адам мягко. Он
отбросил прядь волос со щеки жены, коснувшись
своими сильными пальцами ее нежной кожи. — Или
вам не терпится напиться, как неопытной девочке?
Кэтрин окаменела. Времени не оставалось. Игра
окончена. Выхода не было, бежать было некуда. Руки у
нее вспотели, голова начала кружиться.
Донован безжалостно сказал:
—
Нам пора.
—
Пожалуйста... Еще немного посидим...
—
Нет. Даю тебе на приготовления час. Этого
будет вполне достаточно.
—
Хорошо, милорд, — сказала Кэтрин еле
слышно.
Они встали со своих мест, и король в последний раз
поднял чашу за счастье новобрачных. Затем Кэтрин под
262
приветственные крики гостей покинула пиршественный
зал.
Донован смотрел, как молодая жена уходит через
арочный проход. Расслабляясь, он откинулся в кресле,
удерживая свое воображение от искушения представить
ее приготовления. Ему стало почти смешно, когда он
обнаружил, что руки у него трясутся, и он потянулся за
кубком вина. Ни в коем случае нельзя было давать
Кэтрин понять, что она производит на него такое
впечатление.
Кэтрин тем временем стояла в спальне, Энн и
служанки снимали с нее свадебное платье. Затем на нее
надели тонкую ночную рубашку из черного шелка —
наряд для первой брачной ночи. В огонь подбросили
свежих дров, хотя Кэтрин и без того вся пылала.
Энн, отпустив служанок, поцеловала Кэтрин в щеку.
—
Кэтрин...
—
Энн, дело сделано, и мне следует быть на
высоте.
—
Может быть, это потребует мужества больше,
чем ты думаешь. Донован...
—
Он думает обо мне как о вещи, — закончила за
нее Кэтрин. — Не беспокойся, Энн. Я не боюсь. Может
быть, мой брак заставит короля на время оставить тебя в
покое.
—
Сомневаюсь... Кэтрин, так это все из-за меня?!
Я не перенесу такой жертвы!
—
Нет, ты тут ни при чем. Это воля Мак-Адама.
Тебе пора идти, Энн.
—
Ты боишься?
—
Нет.
263
Энн не была уверена в искренности Кэтрин, но делать
было нечего. Поцеловав сестру, она вышла. Девушка
осталась наедине со своим страхом, в котором она не
могла признаться никому, кроме себя самой. Вскоре она
услышала в коридоре шаги...
16
Донован полагал, что должен сегодня доказать жене:
любовь не имеет никакого значения для брачного союза.
Страсть дремала в ней, и он собирался ее пробудить.
Размышления Донована прервала не в меру
развеселившаяся мужская компания — ее нетерпение,
похоже, превосходило его собственное. Все началось с
соленых шуточек и обильно потребляемого вина, а через
час кончилось тем, что король и его захмелевшие друзья
решили раздеть Донована прямо на месте и затолкать в
спальню к молодой жене уже обнаженным.
Плохо
соображающие
гости,
хохочущие
и
пытающиеся стянуть одежду с жениха, потащили героя
вечера в его спальню. Дверь с грохотом распахнулась, и
Донована впихнули внутрь усилием доброго десятка
рук, смеющегося, с разорванным камзолом и рубашкой,
раскрывавшейся до пояса. Однако, увидев Кэтрин в
свете огня от камина, все вдруг замолчали, и в
наступившей тишине Донован почувствовал досаду на