– Будем знакомы.
– Очень приятно, – улыбнулась девушка и отпустила мою руку.
После репетиции я зашел домой и взял деньги из особого места, в котором отец всегда оставлял их для меня. Несколько лет я почти ничего оттуда не брал, а папа продолжал периодически класть туда одну и ту же сумму, так что денег там было очень много. Я прошелся по магазинам и в несколько заходов купил мольберт, краски, карандаши и холст.
Никогда до этого не рисовав, я, тем не менее, знал, что мне нужно и как с этим управляться, потому что, как всегда, где-то об этом читал. В своей комнате я натянул холст на подрамник, поставил его на мольберт и сел перед пустой белой тканью внушительных размеров. Чистота холста вселяла в меня какой-то особый трепет начала чего-то нового и значительного. Перед моими глазами вырисовывались разные образы, эмоции мешались, сердце учащенно билось, а фантазия уже линию за линией обрисовывала на белом холсте пока еще нематериальные черты образа Кристины.
А дальше события развивались, управляемые суматохой и паникой. Последний звонок близился, поэтому репетиции проходили в разное время, второпях, кусками, разным составом людей. Ученики исправляли задолженности, чтобы закрыть четвертные оценки; по причине всей этой суеты я практически не видел Кристину, только изредка здоровался с ней, когда мы пересекались в коридорах или актовом зале. И тем жаднее я наблюдал за ее танцем на репетициях, когда казалось, что мы остаемся только вдвоем: свет выключен, а в темноте выделяются только она и луч прожектора, направляемый моей рукой.
Перед последним звонком была генеральная репетиция. Многие номера прогонялись по несколько раз, поэтому у остальных участников было достаточно свободного времени. Кристина в очередной раз села рядом со мной, я улыбнулся ей, глянув краем глаза, и продолжал следить за действиями на сцене.
– Почему ты при каждой возможности подсаживаешься ко мне? – спросил я, не поворачивая головы.
– Ну…, – протянула Кристина, – наверное, потому что ты мне нравишься, и мне интересно общаться с тобой.
– Интересно общаться? – удивился я. – Мы же кроме пары шуток почти не разговаривали.
– Это неважно. Я вижу, как ты на меня смотришь. В тебе что-то есть, и меня это тянет.
Я заволновался.
– А тебя не смущает, что между нами разница в возрасте в три года? Или даже в четыре, если ты училась в четвертом классе.
– Какая разница, – ответила Кристина, – когда нам будет за двадцать, никто разницы не заметит. Это сейчас шестнадцать и двенадцать звучит пугающе, но мне все равно, что думают окружающие.
Кристина подвинулась поближе и положила голову мне на плечо. На душе стало тепло, как никогда, и я понял, что счастлив. Абсолютно счастлив.
Я очнулся.
На самом деле никакого подобного разговора не было, а Кристина только-только разместилась рядом со мной. Я повернул голову. Девушка сидела все в том же открытом платье, как обычно, но в этот раз все ее тело было обмазано блестящим гелем, глаза и лицо ярко накрашены, а на волосы нанесен лак. Я смотрел на это и понимал, что что-то не так.
– Кристин, – обратился я.
– Да?
– Тебе не нужна косметика. У тебя итак очень яркие черты лица и контуры. Естественность всегда лучше.
– Ты так думаешь? – спросила она. – А другие так не считают.
– Что мне до других… – пробормотал я.
Между нами повисло молчание.
– Я буду фотографировать концерт. Хочешь, распечатаю тебе потом?
– А как ты будешь снимать и заниматься освещением?
– Успокойся, – уверенно ответил я, – я знаю твой номер от и до. Там есть достаточно долгий момент, когда ты стоишь в одном месте, и свет не двигается.
– Ну давай, – как-то безучастно ответила девушка.
Вскоре был прогон концерта от начала до конца, а затем актовый зал заполнила публика: родители, ученики и учителя. Концерт начался. Номер за номером я нажимал разные кнопки, двигал прожектора и ползунки. И вот, наконец, я дождался танца. По сто раз заученной схеме я выключил свет, мой помощник запустил музыку, а я щелкнул выключателем на прожекторе. Из темноты у всех на глазах появилась она.
«Богиня», – проносилось в моей голове с каждым движением Кристины, и я заворожено водил за ней световой круг, с восхищением и похотью наблюдая за тем, как двигаются и подрагивают ее бедра и грудь, как при движениях талией образуются нежные складочки на теле. Я всей своей сущностью хотел эту женщину. Через две с половиной минуты этого эмоционального калейдоскопа настал момент ее финального выхода на середину сцены. Я зафиксировал прожектор, взял в руки отцовский «Зенит», заправленный четырехсотой пленкой с прицепленной сверху огромной вспышкой, навел резкость и начал стрелять кадр за кадром.