- Как будто тысячу лет не курил. – С улыбкой проговорил он и, сделав небольшую паузу, спокойно добавил. – Ладно, Кум, расскажи мне о себе.
- Да мне особо и нечего рассказывать, - слегка замялся Кум, - моя жизнь не особо интересная, как и у большинства глезианцев. Глезианцы считаются второсортной расой, и я всего лишь рядовой техник, хоть и первого класса. Моя задача обеспечивать техническую поддержку, там, где прикажут. А Хрон меня проконтролирует всегда, если я что-то буду неправильно делать. Ну, правда с ним сейчас так и нет связи. Поэтому мне даже немного страшно, что я могу что-нибудь испортить. Видите ли, мозговая деятельность глезианцев отличается от людей с Земли. У нас меньше нейронных связей в мозге и потому нам затруднительно разбираться во всех технических нюансах. До прилета землян в нашу звездную систему, население нашей планеты: представляло собой первобытное общество, с незатейливым политическим строем и простейшим жизненным укладом. Технически мы были очень слабо подкованы. Потому, справиться с поставленной задачей при работе со сложной техникой землян, мы можем только с помощью Хрона.
Кум сделал небольшую паузу, и тяжело выдохнув снова продолжил:
- Родителей своих я почти не помню, так как меня еще ребенком забрали представители власти ОМС и отправили в Единую Трудовую Школу, куда отправляют большинство глезианцев. Там нас обучают всем азам человеческой жизнедеятельности и преподают конституцию ЕМС, чтобы мы были более похожими и могли иметь право работать на людей высшей расы с Земли. Большую часть времени глезианцы работают или служат ОМС, это доставляет нам удовольствие – быть причастными к Объединенному Мировому Содружеству и беспрекословно работать во славу людей. Такая наша конституция - Философия Умеренной Радости (ФУР).
- Что это еще за философия такая?
- Это своего рода негласный закон, призванный для того, чтобы все люди, независимо к какой расе они принадлежат – были сдержанными в своих эмоциях, а все чувства выражались умеренно; как высокие чувства радости и любви, так и низшие чувства злости и ненависти.
- И для чего вам это нужно?
- Человечество на земле постоянно находилось в состоянии вражды под гнетом своих ярко выраженных чувств и однажды чуть не погибло окончательно из-за этого. И вот уже почти тысячу лет, после того как был принят этот закон ФУР – люди живут без войн в мире и согласии, хоть и лишенные права свободно радоваться жизни в полной мере.
- Да уж! – сочувствующе произнес Савелий. – У вас режим похлеще фашистского будет, а коммунизм вы построили, прям почти идеальный. Мы о таком даже и не мечтали.
- А расскажите немного о себе. – С большим любопытством попросил Кум, очень желающий узнать, как жили люди в те далекие времена и как Савелий стал таким бравым солдатом.
8. Исповедь предателя
Я родился в начале ХХ века в Тверской губернии Российской Империи в дворянской семье. Мой отец – владелец поместья, которое ему досталось по наследству, был знатным кутилой и любителем горячительных напитков. В скором времени он промотал все наше имущество, а сам откинулся в мир иной после очередной пьяной драки. Мне тогда было двенадцать лет отроду, и мы с матушкой переехали жить к ее сестре в Подмосковье. Характер у меня, конечно, был не сахар и вообще я был трудным ребенком, благодаря моему папаши, с которого я всегда брал пример. Тем самым частенько доводил мать до слез и все время конфликтовал со своей теткой; но она, с помощью своих связей, помогла мне поступить во второй Московский кадетский корпус Императора Николая I, в надежде, что это меня образумит. Там я и начал познавать военное дело. Но из-за скверной дисциплины и постоянных нарушений порядка и проступков: моя фотокарточка всегда весела на черной доске «дурных кадет». Однажды, наш полковник, заведующий корпусом, не выдержав моих детских шалостей, решил меня проучить, чтобы отбить раз и навсегда желание безобразничать. Он придумал для меня жестокое наказание шпицрутенами, которое уже давно было отменено в армии, но прогнать меня сквозь строй кадетов с длинными прутьями – показалась ему на тот момент самым лучшим решением для публичной порки. Выстроив на плацу нашу кадетскую учебную роту в два ряда, полковник стянул с меня нательную рубаху и потащил за собой вдоль строя, приказав каждому кадету нанести мне по одному сильному удару прутом. После этого наказания моя спина вся была покрыта окровавленными рубцами, следы которых, напоминают мне об этом каждый день. Признаться, тогда эта порка меня немного остепенила, но ненадолго. Я был озлоблен на всех из своей роты, кто тогда участвовал в этой экзекуции и понемногу мстил каждому изощренным способом. Кому-то в еду подкину таракана, кому-то помочился в походную флягу, а кому-то и в сапоги нагадил от души. А на полковника я накатал кляузу самому императору, описав в подробностях, какими методами он воспитывает молодежь. Того, естественно, вскоре сместили с должности и отправили на фронт, начавшейся тогда Великой войны. Я же выпустился из кадетского корпуса и поступил в Московское юнкерское училище, где уже и получил боевое крещение в разгоревшемся огне октябрьской революции 1917 года. Наш отряд отправили на защиту гостиницы «Метрополь» на подступах к кремлю. Мы непоколебимо держали оборону и сдерживали мощный натиск большевиков на наши позиции целых шесть дней; но когда они применили артиллерию и пошли на решительный штурм: мы, понеся большие потери – ретировались. Я был сильно контужен и ранен пулей навылет в левое плечо, но тогда-то у меня и появилась неудержимая страсть к оружию и непреодолимое желание заниматься только одним делом и никаким другим больше. Война – стала смыслом моей жизни и уже не важно, на чьей стороне я воюю. Несмотря на всю тяжесть этой неблагодарной работы – я мыслил только одним, чтобы в руках у меня всегда была винтовка, а подсумки отвисали под тяжестью набитых в них патронов. Многокилометровые пешие марши в жару и зной, в мороз и стужу; бесконечная муштра и назойливые караулы; рытье траншей под дождем и рвущие глотку крики тупых командиров; свист пуль над головой и близкие разрывы снарядов; когда бежишь в атаку по телам своих товарищей на сильно укрепленные позиции врага и ноги запутываются в чьих-то кишках; когда врываешься во вражеский окоп и в рукопашной схватке кромсаешь штыком уже готового сдаться противника; когда твоя форма, лицо и руки полностью заляпаны не твоей кровью, а врагов еще много и ты продолжаешь колоть и стрелять, резать и бить, душить и взрывать – пока они не сдадутся или не полягут все. Всё это доставляет мне неописуемое, какое-то садистское удовольствие, но еще большую радость мне доставляет жажда наживы и трофеев. Но самое главное удовлетворение, которое мне приносит владение оружием и военная форма – это власть. Пусть это мнимая власть, но пугающая и беспощадная. Власть над беззащитными людьми. Гражданское это население вражеского государства или свое мирное население – неважно. Все они подвластны мне, моему оружию!