После того, как я залечил раны в госпитале, после обороны «Метрополя» - я вступил в добровольческую Белую армию на юге России под командованием генерала Деникина. Я поначалу доблестно сражался с большевистскими ордами и свято верил в победу справедливости и восторжествование Российской Империи, но вскоре я снова был ранен и попал в плен в махновскую банду при сражении под Мариуполем в 1919 году. Здесь-то кардинально и изменилось мое мировоззрение относительно благих целей войны в целом. В анархистской группе Нестора Махно были сформированы отряды экспроприаторов, которые совершали вооруженные налеты – то на тылы белогвардейцев – то сражались за независимость от большевиков. Идея вооруженной анархии, рожденная в вольном государстве батьки Махно Гуляйполе, завладела моим умом и сердцем. Отныне мои принципы были изменены. Я почувствовал свободу выбора и право использовать оружие в свое удовольствие. И вот вскоре, я уже сражался с махновцами против белогвардейцев из деникинской армии, и мы сорвали их наступление на Москву, которую Деникин хотел освободить от власти большевиков. Я не чувствовал никаких угрызений совести за предательство и с легкостью смотрел в глаза своих бывших товарищей, когда колол их штыком примкнутым к моей винтовке Мосина – только одно желание испытывал я - воевать и все равно с кем и под каким флагом. Девиз мой тогда был таков: «Быть, брать и бить!»
После того, как Нестора Махно с остатками его банды выбили из Украины – я примкнул к большевикам и вступил в ряды красной армии. Тот, кто был сильнее и побеждал – с тем мне было по пути. Мы продолжали громить, теряющее силы белое движение, и добивали всех сочувствующих буржуям. Красный террор был пиком моих страстей, и я вволю насладился его плодами. С каким удовольствием я истреблял и насиловал всех недовольных большевистской властью, хотя самому мне было глубоко на нее насрать. Любая контра, трепеща, забившись в угол и моля о пощаде – жестоко наказывалась мной, порой самыми изощренными способами. Моей жестокости и извращениям – завидовали самые отмороженные чекисты. Но власти и сами боялись меня и спешно отправляли на любой фронт новых сражений, словно желая поскорее избавиться от неудержимого зверя. Так в апреле 1920 года на нас напали поляки, но правда скоро пожалели об этом, когда уже мы пошли в наступление. Потом были короткие локальные конфликты: на Кавказе, в средней Азии, с китайцами дрались из-за Китайско-Восточной железной дороги в 1929 году. Посчастливилось мне повоевать и на западе в гражданской войне в Испании, а затем снова на востоке с японцами у озера Хасан и на реке Халкин-Гол в конце 30-х годов. В советско-финской войне зимой 1940-го года я чуть не отморозился, но показал финнам, где раки зимуют. Ну а летом 41-го на СССР напали немецко-фашистские войска и понеслась. Немцы упорно наступали и отбрасывали нас вглубь страны, стремясь до зимы захватить Москву. Но мы им тоже давали прикурить и перемалывали понемногу их отборные части. В котле под Киевом меня серьезно ранило, и я снова оказался в плену. После выздоровления я с легкостью переметнулся к немцам и воевал на их стороне против большевиков. Мне выпала честь попасть в ударную бригаду СС Дирлевангера. Это подразделение изначально состояло в основном из осужденных браконьеров, а затем в нем создали роту украинских и батальон русских добровольцев. Позднее сюда стали набирать и осужденных военнослужащих Вермахта и СС, а также уголовников и политических заключенных. В общем, публика тут собралась весьма разношерстная, подавляющее большинство ее составляли: асоциальные элементы и профессиональные преступники. И где бы ни дислоцировалась наша ватага – мирному населению приходилось весьма несладко. А когда в августе 1944 года вспыхнуло Варшавское восстание – то нашу бригаду совместно с бригадой Каминского бросили на подавление бедных повстанцев. Признаться, я сам был поражен чрезмерной жестокости, зверству и бесчинству по отношению к восставшим и местному населению. Там творился сущий ад и мракобесие. Тогда впервые мое сознание пошатнулось, и я разочаровался во всей жути и бессмысленности войны. Я наконец-то понял, что всю жизнь: только убивал, насиловал и грабил. Что смысл моей жизни - нести смерть, разрушать и безрассудно властвовать – был ложной целью. И именно после этих мыслей, я видимо дал осечку. Когда мне поручили отвезти самоходную мину «Боргвард» к укрепленному зданию, где засели польские повстанцы, я дал слабину и отвлекся. Проезжая по одной из улиц Варшавы, вдоль развалин, из окна полуразрушенного дома кто-то выстрелил из гранатомета по танкетке, которую я управлял. Я отчетливо видел дымный след и свистящий звук летевшей в меня гранаты, но ни взрыва, ни хлопка я не услышал – только ослепительная вспышка затмила все вокруг, и я погрузился в полную тьму. Я думал, что погиб и это конец, но новая вспышка света, ударившая в глаза лучом от фонарика – пробудила меня и вот я здесь.