Глава 4
Май проснулся раньше обычного. На улице было еще темно. Комнату заполонил утренний таинственный мрак. Мгла уходящей ночи претендовала на последние минуты господства перед тем, как уступить величию Солнца.
Некоторое время Май беспечно потягивался, не думая ни о чем серьезном. Медленно открывая глаза, он попытался вспомнить прошедшие сны — но хаотичные вспышки больше походили на плохое кино, склеенное из рваной кинопленки. Что-то бубня себе под нос, он с досадой поднялся из теплой уютной постели и пошел умываться.
В отражении зеркала не было ничего необычного — Май старательно начищал зубы и временами поглядывал на себя. Когда он остановил внимание на глазах, его что-то зацепило во взгляде зеркального Мая — в этом взгляде блеснула ярость. Она промелькнула снова и снова, как резкая вспышка молнии, которую сопровождало далекое эхо — сначала волна звуков было неразличима, но чем ближе она долетала до Мая, тем отчетливее он узнавал в этом эхе дикий рев — свой крик. В его памяти, тут же, как пазл, стали собираться обрывки снов: он вспомнил парк с моргающими фонарями; Мию, задыхающуюся от слез и криков; мерзкого Гура, на чьем белёсом лице краснели обветренные кровяные губы; вспомнил встречу с загадочной и мистической Астрой, которая поведала ему о Сомнии.
По мере воспоминаний, его взгляд становился все серьезнее, а утренняя сонливость обернулась предельной сосредоточенностью. Когда в его памяти прозвучали слова Астры о книге и письме, что оставила Мия, Май ринулся в комнату. Дрожащей рукой он достал с полки «Большие надежды» Чарльза Диккенса и на мгновение замер.
«А что если в этой книге и правда есть письмо от Мии, о котором сказала Астра? Сон окажется реальностью? Или я схожу с ума? Май, надо собраться! Для психа ты слишком много и адекватно рассуждаешь. Вероятно, сумасшедший так не сомневается и без проблем верит в свою выдуманную реальность. Значит со мной все в порядке. Надо просто открыть книгу и посмотреть».
Закончив мысленный диалог с самим собой, Май открыл книгу и увидел сложенный лист. Его сердце забилось как барабан, а воздух, казалось, застрял глубоко в груди. С волнением и дрожью в руках он начал читать письмо:
«Дорогой Май, любимый, сегодня день нашего знакомства...».
Очертания комнаты поплыли перед его глазами, а ноги стали ватные. Он сел на пол, облокотившись о стену и дочитал письмо — это было письмо от Мии, которое она хотела подарить в день их годовщины. Вытирая рукой слезы, он еще несколько раз перечитал письмо, а после поцеловал его и спрятал обратно в конверт.
«Значит все это правда, все что сказала Астра... Как она угадала с книгой и письмом? Сомния... Что еще за Сомния? Что происходит? А если я и вправду могу помочь Мии? Если она наконец-то проснется? Я должен попытаться ей помочь».
Май в спешке натянул одежду и выбежал из дома. В подъезде он наткнулся на соседа:
— О, Май, привет! Куда так спешишь? — спросил тот, любопытно тараща на него глазами. Май не сказав ни слова, не замечая никого и ничего перед собой, выбежал на улицу.
— Странный парень, — фыркнул сосед.
По улице Май шел быстрым шагом. Мысль о переполненном автобусе и гуле, стоящем от людей, претила ему, поэтому до Мии он решил дойти пешком.
«Да и свежий воздух сейчас будет очень кстати, надо проветриться» — подумал он.
Осень приобретала зимние оттенки: иней сковывал дороги, голые ветки деревьев были похожи на руки сухой ведьмы, что открывает свои объятия для несчастных путников, а люди источали пар, выдыхая воздух ртом. Во всем этом зимнем настроении Май находил необъяснимое спокойствие, какое находят люди, испытавшие осеннюю хандру от слякоти и сырости. Но даже целительная зима не могла поселить в его душе умиротворение. Пропадая в горизонтах своих мыслей, Май не заметил, как дошел до больницы.