— Дело действительно уникальное, — заключил Дятлов, почёсывая свою аккуратную, фигурную бородку. — Ни одной как таковой прямой улики, но ни у кого нет сомнений в виновности, даже у самого невиновника.
— Зэки к нему отнеслись с уважением, — прибавил Пересветов. — И это, кстати, серьёзный аргумент. Среди тех пропавших девок, которых на него повесили, наверняка были такие, о судьбе которых как раз могут знать да молчат некоторые постояльцы тюрем. Большая доля этих девок исчезает вовсе не по вине маньяков. И сжигают, и по коллекторам рассовывают вполне адекватные мужики, живущие по законам джунглей.
Дятлов сопроводил его слова решительным кивком.
— Ты говорил с этим Суровцевым после вынесения приговора?
Пересветов покачал головой.
— Попытки были. Сейчас передам, что он мне сказал… Пересвет, читай дело, сам же шил. Больше, мол, нечего добавить. Если вдруг найдёте других пропавших девушек, которые не могут быть найдены физически, но которые у меня пеплом в реку ушли без следа, ради очищения и освобождения их же грешных душ, тогда будет разговор. А сейчас говорить не о чем. Столько людей пропадает без следа, столько девок исчезает. Кто вам демографию будет поднимать? Мол, работайте бездельники лучше. Преступность уничтожайте, а не лижите друг другу задницы ради звёздочек! Вот и весь разговор с ним.
— Я бы поговорил с ним сам! — утвердил Дятлов, вспыхнув эмоциями. — Вот это фрукт! Ты погляди!.. — переполняясь возмущением, он крепко сжал кулаки. — Да я б ему!..
Пересветов среагировал горькой усмешкой, а глаза его вовсе не смеялись.
— Тебя к нему так и пустили.
Дятлов мигом остыл, оправляя на плечах свой узкий кожаный плащ — если в таком гневно размахивать руками, змея дискомфорта расползается моментально всюду по телу тут и там.
— Вдруг этому придурку понравилось в тюряге? — Дятлов в задумчивости почесал грубую, ровную щетину своей эспаньолки. — Вдруг сам захотел туда?
Пересветов покривил нос, вскинул плечи.
— Не исключаю и такое. Обычные люди относились к нему в жизни как к ненормальному, придурку, дерьму. А тут вдруг… Зэки, жестокие, бесчеловечные твари, отморозки и ублюдки, каких он сам в обычной жизни презирал, внезапно отнеслись к нему с… пониманием, уважением. Принципиальный до чертиков. Получил авторитет там, где не ожидал. А то и почувствовал себя Иисусом, спустившимся в ад. Психика штука такая, противоречивая, сложная. Разгадать его пока не удалось.
— На совесть надавить! — утвердил Дятлов, стукнув кулаком в ладонь. — Пока он авторитет свой подымает за решёткой, в это время что? На воле мразота, преступления которой он на себя натянул, безнаказанно гуляет и может их повторять. Невинные люди страдают, а виновные не наказаны!
— А он тебе скажет в ответ!.. — живо парировал Пересветов. — Эти невинные люди смешивали его с дерьмом за светлый идеализм и желание сделать мир лучше. Пусть сами со своим дерьмом разбираются, раз им нравится так жить. Он в их мире был не нужен, вот и ушёл, хлопнув дверью. Или он как тот буддист из анекдота? Замели по ошибке гуру и заперли в камере. Потом разобрались в ошибке, но он из тюрьмы уходить не желает. Силком тащили из камеры, а он в стены упирался, не давался. Лучшего места, чем камера, для медитаций и познания глубины души ещё не видал! Загадка блин, — с грустной усмешкой подытожил он и, при виде за стеклом сильного дождя, почесал свои густые чёрные брови.
Горькой усмешке Дятлова и недовольному вздоху глядевшего на него Пересветова аккомпанировал шум дождя, который в обычных условиях действовал на обоих успокаивающе, убаюкивающее, а сегодняшней ночью лишь раздражал.
— Лучший успех для воображаемой книги это подменить реальность? — произнёс Дятлов с нажимом, не сводя глаз с Пересветова и как будто даже укорительно просверливая недовольным взглядом, смешавшим в себе высокомерие и снисходительность. — Если ты прав, все ваши могут сесть в лужу, а этот хрен на волю выйдет героем, которого менты закатали по беспределу за книжку. Ему это офигеть какая реклама! — поразился он, а следом поинтересовался: — Может, он сам как-то так спланировал?