Его кошачье величество было накормлено и принимало солнечные ванны, поэтому, когда вошла Мирослава, он только издал тихий, короткий звук приветствия, но не пошевелился.
– Даже не верится, что за окном зима, – вздохнула Мирослава, присаживаясь за стол.
– Когда на улице тянется долгая сырая осень, вы мечтаете о зиме, о белом снеге.
– Ты, как всегда, прав, – улыбнулась Мирослава, – но теперь я хочу весну.
– Скоро будет, – пообещал Миндаугас.
– Пахнет грибами…
– У нас на обед шампиньоны.
– Прекрасно!
Они ели молча, Морису казалось, что Мирослава о чем-то сосредоточенно думает, но она просто наслаждалась едой.
И лишь когда они вымыли посуду и принялись за чай, Миндаугас тихо спросил:
– Ну что там с отпечатками? Разобрались?
– В общем, да… – ответила Волгина. – Марева была левшой. Но я не вижу, как это может помочь расследованию. – Шура тоже разочарован, – добавила она. – Кажется, капитан слишком много ждет от меня.
– Вы никогда не обманывали его ожиданий, – заметил Морис.
– Ты преувеличиваешь. Я же не волшебница, а всего-навсего детектив.
Мирослава замолчала, склонившись над чашкой чаю.
– Вы не хотите еще раз поговорить с Мариной Замятиной?
– Да, я собираюсь сделать это, но завтра.
– В нашей практике уже не раз случалось, что клиент оказывался под подозрением.
Волгина промолчала.
– Однако ваше чутье еще ни разу не подводило вас, – продолжил Морис.
– Не подводило, – кивнула Мирослава, – но сейчас, понимаешь, Шура прав: никто не мог отравить Мареву кроме Замятиной. Никто!
Мирослава решительно тряхнула головой.
– И все-таки, я уверена, что в ее смерти виновна не Марина.
– Вы думаете, она сама? – удивился Морис.
– Нет. Это исключено. Насколько я вникла в сущность Елены Константиновны, она не тот человек, чтобы по доброй воли лишить себя жизни.
– Но другие члены семьи, если даже допустить у них наличие мотива, не имели возможности. Пиво отравил тот, кто его принес! Замятина утверждает, что его принесла Марева. Но никто не может это подтвердить.
– Никто…
– А если Марева хотела покончить с собой? – быстро произнес Морис.
– Это приходило мне в голову…
– Но каким-то образом бокалы поменялись местами.
– Да, то, что поменялись, это точно, – задумчиво обронила Мирослава.
– У Замятиной были причины для самоубийства – депрессия, потеря ребенка, ссора с любимым.
– Интересная версия, Морис…
– Но вам она не нравится, – усмехнулся он.
– Не в этом дело. Я сама не могу понять, но что-то не дает мне покоя…
– Счастливая Елена и несчастная Марина… – проговорил Морис.
– Вот-вот. Если бы Замятина решила убить себя, то после неудавшейся попытки она могла предпринять новую. Вместо этого она бежит к детективу.
– Скорее всего, она боялась, что в убийстве обвинят ее любовника, Сергея Фролова.
– Возможно. Но что помешало ей написать предсмертную записку и в ней сознаться в непреднамеренном убийстве подруги? Что?!
– На первый взгляд – ничего, – парировал Морис, – но она могла испугаться.
– Чего?
– Не знаю, как объяснить, но попробую… Представьте, человек решается умереть и делает попытку, но вместо него умирает другой человек. Неудавшийся самоубийца пугается самого вида смерти. Он смотрит на случайную жертву и думает: это должно было быть со мной! В его душе просыпается ужас! Первобытный ужас. Срабатывает инстинкт самосохранения. Понимаете?!
– Пытаюсь… Но по-моему это слишком сложно.
– Ничуть!
– Давай рассуждать. Марина собиралась расстаться с мужем и выйти замуж за Сергея Фролова. Но прежде она хотела расстроить свадьбу своей подруги.
– Когда человек в депрессии, он сам не знает, чего он хочет.
– Возможно. Однако дела Замятиной не были так уж плохи. Марина отказалась от приема лекарств.
– С ее слов! – не сдавался Морис.
– Ты не забыл, что у нас сегодня ночует Шура? – неожиданно переменила Мирослава тему разговора.
– Разве об этом можно забыть! – фыркнул Морис.
– Он непременно захочет торт, – вздохнула Мирослава, – ума не приложу, как в него лезет столько сладкого?!
– Я тоже, – откликнулся Морис, – но для Шуры торт я уже купил.
– Когда успел? – удивилась Мирослава.
– Вы в управление, а я – в кондитерскую, потом расчистил дорожки и занялся делами.