Выбрать главу

Чуть выше белые комочки едва выглядывали из домиков своих почек.

– Грустно, – сказал Миндаугас.

– Да, наверное, но мне кажется с этим бесполезно бороться.

Морис молча пожал плечами.

Мирослава добралась до ближайшего деревца и опустилась возле его ствола на снег. Миндаугас усмехнулся и последовал ее примеру.

– Я не знал, что вы собираетесь спать на свежем воздухе, – минуты через две произнес он.

– Я не сплю, – Мирослава открыла глаза.

– А что?

– Блаженствую.

– Ну что ж, – составлю вам компанию, – Морис устроился поудобнее и закрыл глаза.

Минут через пять какая-то птица опустилась на ветку. Снег посыпался вниз, осыпая детективов холодными колючими искрами.

Мирослава вскочила на ноги. Морис, не спеша, последовал ее примеру.

– Спасибо, птичка, – усмехнулся Миндаугас.

– Это за что же? – фыркнула Мирослава.

– За то, что помогла нам не замерзнуть.

– Так, понятно, ты не любишь лежать на снегу, – констатировала Мирослава.

– В такой мороз – нет, – усмехнулся Морис, – но ради вас я готов подхватить воспаление легких, – усмехнулся он, блеснув ослепительно-голубыми глазами.

Мирослава невольно залюбовалась своим спутником.

– Что-нибудь не так? – встревожился Морис.

– Миндаугас…

– Да?

– Ты слишком красив…

– Это неисправимый недостаток? – пошутил он.

– Да как тебе сказать, – улыбнулась Мирослава, – вообще-то мне нравятся красивые мужчины. Если, конечно, они не идиоты и не эгоисты…

– Значит, я могу быть спокоен? – усмехнулся Морис.

– Как знать, как знать, – проговорила она, скользя взглядом по его высокой ладной фигуре.

Морис хотел что-то сказать, но не успел, Мирослава внезапно набросилась на него и опрокинула в снег.

Миндаугас никак не ожидал нападения и поэтому рухнул, как подкошенный.

Несколько минут они молча боролись, потом Мирослава резко оторвалась и, оттолкнувшись, откатилась по снегу на расстояние метра в три.

– Ну и шуточки у вас, – процедил он сквозь зубы.

Мирослава весело расхохоталась, глядя на его недоуменное лицо.

– Вы абсолютно непредсказуемы, – вздохнул Морис.

– Ты ошибаешься, – улыбнулась Мирослава.

– И как мне расценивать ваш поступок?

– Есть три варианта, – усмехнулась Волгина.

– И какие же?

– Первый – я испытывала твою бдительность, второй – мне захотелось размяться, третий – я с тобой заигрываю, – она лукаво посмотрела ему в глаза.

– М-м-м… – протянул Морис, – третий вариант мне нравится больше двух предыдущих.

– Ну что ж, – будем считать, что я утешила тебя.

– Очень, – усмехнулся Миндаугас.

– Пора возвращаться, – сказала Мирослава, став серьезной, – возможно Шура сообщит нам что-то новое.

– Эксперты перегружены работой, – тихо произнес Морис.

– Да, к сожаленью, это так. Но я надеюсь, Шура поторопит Незовибатько. После экспертизы дело можно будет считать раскрытым. А в этом Наполеонов заинтересован больше, чем мы…

Когда они вернулись домой, на пороге их встречал рассерженный Дон. Он издавал резкие короткие звуки и подергивал хвостом, выражая недовольство. Мало того, что его надолго оставили в одиночестве, к тому же и обед задерживался! У бедного кота урчало в животе от голода.

– Извини, солнышко, – Мирослава подняла животное и прижала к груди. Она терлась щекой о мягкую шерсть любимца и шептала ему нежные слова.

Морис вздохнул, подошел к Волгиной, взял из ее рук Дона и понес его на кухню.

Достав из холодильника говяжью печень, Миндаугас немного подогрел ее на плите и положил в миску кота.

Дон, радостно урча, принялся за еду.

– А что будем есть мы? – спросила Мирослава.

– То же самое, – невозмутимо отозвался Морис.

– В смысле? – удивилась Мирослава.

– Тушеную печень с картошкой.

– Чудно. У нас, кажется, были огурцы? – она заглянула в холодильник.

– Внизу, – бросил Морис, не оборачиваясь.

Мирослава вымыла огурцы и, разрезав их пополам, уложила на тарелку.

– Пожалуй, нужно будет сегодня спуститься в подпол и достать еще одну банку соленостей.

Мирослава согласно кивнула.

* * *

Пока детективы мирно обедали, Шура Наполеонов уламывал эксперта, умоляя его поторопиться.

Обедал следователь бутербродом с колбасой и растворимым кофе.

Вкус колбасы казался Шуре отвратительным, а кофе – непривычно горьким.