Я бы предпочла забытье, но обморок не приходит. Я просто затыкаю руками уши и сползаю на дно лодки, пытаясь отгородить сознание от того, что происходит. Дэгу гребет изо всех сил, не снижая темп, пока корабли остаются далеко позади и нас обступает спасительная темнота.
- Ничего, милая, - говорит Дэгу, - это не страшно. Уже не страшно.
К утру туман такой плотный, что, кажется, его можно раздвигать руками, как шторы. Я продрогла до костей, но все же нахожу в себе силы, чтобы свеситься за борт и как следует смыть с лица засохшую кровь и остатки блевотины. Осторожно трогаю нос, он жутко распух и болит, но, кажется, не сломан. Плащ остался в каюте, поэтому я разматываю с шеи шарф и пробую укутаться в него, как в палантин. Но шарф тоже пропитался сыростью, и совсем не греет.
Погони за нами нет, и Дэгу уверяет, что скоро мы пристанем к берегу. Очень хочется пить, и я пытаюсь выжать из шарфа в ладонь хоть несколько капель, но это – ничтожно мало, чтобы утолить жажду. У меня болит разбитое лицо, болят руки, ребра, ноги, ноет каждая клеточка тела, но я терплю. Невозмутимое выражение на бледном лице Дэгу удерживает меня от истерики.
- Они увидели разворот бабочки, - вдруг говорит Дэгу. - Изнанку ее крыльев в небе. Это не опасно, а для пиратов всегда знак – после визита бабочки остается только подойти и подобрать то, что осталось от ее жертвы. То, что мы уцелели, стало для них неожиданностью. Уверен, наши отобьются, пусть даже и с потерями.
- Зачем же мы тогда…- я умолкаю на полуслове.
Дэгу, по сути, спас мне жизнь, и вопрос о том, зачем мы сбежали, выглядит неуместно. Но поздно, он уже услышал:
- Самое главное, Селина, - доставить тебя к князю. – Я же видел, ты что-то сделала с бабочкой. Если кто узнает, что в нашем мире объявился человек, способный остановить темные порождения воздуха, за тобой начнут охоту.
Я вздрагиваю, а Дэгу продолжает:
- Я не мог рисковать, ждать, что тебя схватят или уб…или причинят вред. Потому и увез. Все, мы уже в водах княжества, сюда чужие не осмелятся сунуться. Скоро мы будем дома. Попробуй поспать, так быстрее время пройдет.
Но сон не приходит. Я просто затихаю, всматриваясь в молочный туман. В голове – звенящая пустота, и это хорошо, иначе я не справлюсь со всем, что свалилось на меня за последние сутки. Дэгу затихает, вслушиваясь, и я тоже слышу позвякивание цепей, голоса. И вот уже сквозь хлопья редеющего тумана проступают очертания корабля.
Дэгу оказался прав: это уже княжеские владения. Нас доставляют на берег, в поселок, а на подмогу нашему кораблю отправляется внушительная эскадра. Здешний берег хорошо защищен, я вижу поселок – десятки домов за надежными крепостными стенами. Когда мы ступаем на песок, я, качнувшись, тут же заваливаюсь на бок, так отвыкла от твердой земли под ногами.
Следующие дни наполнены хорошими впечатлениями и новостями, как будто судьба спохватилась и решила дать мне передышку. Возвращается в порт наш корабль, со сломанной мачтой и потемневшей от пожарища палубой, но все-таки целый. Я понимаю, что в бою кто-то наверняка погиб, но расспрашивать не решаюсь… Не знаю, можно ли к этому привыкнуть, но, поразмыслив, я понимаю, что и в своей прежней жизни меня постоянно окружали потери, которых я просто предпочитала не замечать: жертвы автокатастроф, бандитских перестрелок, маньяков, войн на Востоке. Иномирье не более жестоко, чем мой мир, просто здесь люди честнее воспринимают сплетение жизни и смерти. И все-таки я нахожу в себе силы радоваться, что многие матросы вернулись домой.
Я живу в доме Дэгу, окруженная заботой и вниманием его многочисленной родни. Мама, две сестры и куча младших братишек - я ни на минуту не остаюсь одна. Получаю то травяной отвар для восстановления сил, то полотенце, пропитанное целебным маслом, снимающим отек с пострадавшего носа, то грубо вырезанную игрушечную деревянную лошадку для настроения.
Меня вкусно кормят, водят в баню и к морю купаться, растирают и делают массаж, приводят в порядок волосы. И ни о чем не спрашивают, хотя и в красивых миндалевидных глазах женщин, и в ясных детских глазенках мальчишек светится любопытство. Видимо, Дэгу строго-настрого запретил своим домочадцам заводить со мной серьезные разговоры.