- Домой, - бросаю я, - ко мне домой.
Не хватало еще, чтобы он меня, такую расклеившуюся, вернул маме.
Известие о том, что отцовский самолет потерпел крушение, застал меня в Чикаго, где я безуспешно пыталась решить свои сердечные дела. После года постоянных перелетов и телефонных разговоров мы с Хью пришли к выводу, что ни один из нас не готов менять свою жизнь ради другого. Но, как часто бывает, признаваться в этом не спешили, продолжая изводить друг друга упреками и подозрениями. Отец не раз советовал мне послать Хью подальше, сама не знаю, зачем я тянула.
Официальным предлогом моей поездки стала свадьба сестры Хью, где меня впервые должны были представить родственникам. Шаг серьезный, но привел он лишь к тому, что я укрепилась в мысли, что не готова связываться с обществом зануд и выскочек. Они готовы были простить мне мое «простое» происхождение за счет того, что логотипы отцовской фирмы красовались на самых модных гаджетах. Но я – не счет в банке, я – живой человек, и хотела, чтобы меня воспринимали не как наследницу внушительного состояния, а как личность.
Но за пару вечеров я убедилась, что для столь изысканного общества у меня слишком громкий смех, слишком непринужденные манеры и слишком далекие от обсуждаемых темы для разговора. Хью мрачнел и покусывал губу, а я, чтобы позлить его, вела себя все свободнее, решив, что не чопорным аристократам указывать мне, какой быть. В общем, желанного слияния не произошло. И, если честно, когда Хью хлопнул дверью моего гостиничного номера (поселить в трехэтажном семейном гнезде меня не удосужились), я лишь вздохнула с облегчением, что все кончено. Если честно, сама не понимаю, зачем тянула с этим романом так долго.
Впрочем, дела сердечные никогда не занимали приоритетную строчку в списке моих жизненных ценностей. Зачем, когда вокруг столько интересного? Мама, конечно, желала выдать меня замуж, но мои друзья из клуба ей категорически не нравились. Вернее, не они сами, буду уж честной, а их род занятий. Она и против моих полетов с отцом протестовала, как могла, а уж когда я получила подержанную, но надежную «Сессну» на совершеннолетие, и вовсе рассердилась, что отец потакает мне в моих увлечениях. Но меня уже было не остановить! Ничто не может заменить восторг и упоение от полета, от того, как послушно оживает самолет, ведомый твоей рукой, как облака заваливаются за горизонт, а мир под крылом сужается и расширяется одномоментно, расчерченный на квадраты полей и городов…
В Чикаго, к неудовольствию Хью, я на «Сессне» и прилетела. Обратно, конечно, вернулась на обычном рейсовом самолете: садиться за штурвал в том состоянии, в каком я пребывала после вести об отце, было бы чистым безумием. Если честно, я не сразу поверила. Отец – и разбился? Такого не может быть! Небо всегда было благосклонно к нему! Но факт остается фактом – и рядовой полет стал новой вехой в нашей резко изменившейся жизни.
Как в карточном раскладе – стоит вытянуть ключевую карту, и смысл комбинации рассыпается моментально. Отец нас объединял, сейчас же мы стали людьми, которые безуспешно пытаются заполнить зияющий провал. Дед, практически отошедший от дел, вернулся к управлению компанией, что у него получается безупречно, вот только с нами он не особо ладит. Мама вообще пребывает в трансе, с трудом заставляя себя ходить и говорить. Эрик, и без того замкнутый, с головой погрузился в мир сетевых игр. Ситуация обычная для подростка, хотя сейчас маме не помешала бы поддержка…
Что касается меня, я…держусь, конечно, но только сейчас понимаю, что я – абсолютно папина дочка, и мне безумно не хватает его смешливых комментариев, его советов, его присутствия рядом. Неужели все, что теперь будет – держать его руку и молить о чуде?
…Квартира встречает меня тишиной. Я постоянно мотаюсь по миру, и заводить домашних питомцев как-то недосуг. А я не из тех, кто будет таскать в сумочке крошечную собачку с бантиком на голове. Но сейчас мне бы не помешало хоть чье-то присутствие рядом. Тепло и покой, но ни одного слова – чем не вариант? Третий раз за день я отдергиваю штору и открываю окна, и ветер принимается весело играть с легкой тканью. На город уже опускаются сумерки, с улиц доносится лишь мерный гул, и это немного примиряет меня с одиночеством. Там, далеко внизу, продолжается жизнь: люди скупают продукты к ужину или болтают с друзьями на летних террасах кафе, смеются, ссорятся, строят планы.
Нужно разобрать все, что я сгребла в сумку, а еще желательно бы поесть, принять душ с дороги, проверить почту, но я медлю. Усаживаюсь, свешивая ноги между прутьями балкона, и закрываю глаза. Нельзя сопротивляться горю, нужно принять его, открыться и прожить. Прожить, чтобы появились силы не только на слезы, но и на надежду.