Но главарь стряхивает его с рукава, как назойливо ластящегося щенка, и гогочет:
- А вот заодно и посмотрим, как она ими управляет! Справится с тем, что внизу, значит, и впрямь ведьма. А не справится – что ж, одной жертвой станет больше, а нам месяц покоя! Шагай!
Я стою, не в силах двигаться. Тогда главарь грубо хватает меня за руку и подтаскивает к самому краю. Никогда у меня не кружилась от высоты голова, а сейчас мне дурно. И то, не от высоты ведь, от страха, сковавшего по рукам и ногам.
- Не хочешь? – ревет главарь. – А, ну!
По его сигналу один из разбойников хватает кинжал и приставляет его к горлу связанного Ринадо. Тот хрипит:
- Не слушай, девочка! Не сдавайся!
Кинжал прижимают сильнее, и на горле Ринадо, чуть повыше старого шрама, проступает кровавая полоса. А внизу уже кружится, ворочается и вздыхает леденящий воздушный поток, тянет ко мне свои жадные щупальца. Почему они просто не столкнут меня вниз? Нелепые вопросы – самые правильные! Как только я понимаю, что залог правильной жертвы – ее добрая воля, в памяти мгновенно всплывают слова Сивинда. «Селина, чтобы стать ветром, человек должен был прыгнуть с белой башни. Свободное падение провоцировало раскрытие его стихийной силы, и он взлетал. Но ты не Смотрительница, и стихия сейчас неподконтрольна! Я хочу, чтобы, оказавшись на краю пропасти, ты удержалась…Я уговаривал Мико прыгнуть. Тебя я прошу остановиться!»
Простите, мой брат по стихии, но сейчас выбор невелик. И мне ничего не остается, кроме как рискнуть! Тогда я набираю воздуха и шагаю в пустоту. Слышу отчаянный вскрик Ринадо и довольное улюлюканье разбойников. Полет – это нестрашно, даже если внизу меня ждет темное, жадное, живое, отчаянно жаждущее крови. Я не смогу стать потоком, как отец или Бриз, но желание спасти и спастись способны творить чудеса, и сегодня стихии придется покориться! Невидимое чудовище, лишь краем коснувшееся меня, я успеваю сбить мощным потоком, так, что по ущелью проходит дрожь и начинают сыпаться камни. И в последний миг, когда земля уже близко, мне удается сконцентрировать всю силу, которая просыпается во мне, и вывернуться из воздушного рукава.
Полет – это так просто, даже если, по-прежнему, у меня не крылья и не сплетающиеся вихри за спиной, а мое привычное тело, ставшее сейчас невесомым. Я возвращаюсь к краю, окруженная холодом и стремительным движением, и меня уже не встретят хохотом. Нет, это лишь крики – яростные, жалобные, полные проклятий, когда послушные моей воле, слетают стремительные острия с пальцев, пронзая навылет. Сквозь мех – в живое! Они заслужили! Сколько на их счету человеческих жизней! Они хотели узнать мою силу, так пусть узнают!
Вихрь еще бушует на площадке, но уже все кончено. Я пускаю еще один поток вниз, добивая порождение, и медленно опускаюсь на площадку, стараясь не смотреть на изувеченные бездыханные тела. И замираю от отчаяния. Может ли человек уйти от участи, от злого рока, уготованного ему? Ринадо лежит на спине, и на горле его, чуть выше старого шрама, пульсируя, толчками хлещет из перерезанного горла кровь. Я умею теперь карать, но оживлять я не умею. Лишь цепляюсь за его холодеющую ладонь, чувствуя, как покидает его жизнь. Он даже ничего не скажет мне на прощание!
Два дня! На неполных два дня судьба вернула мне деда, чтобы тут же его отнять. Какая нелепая, бессмысленная смерть. Какая несправедливая! Я сижу над ним долго, пока сумерки не стирают его застывшие черты. Вокруг неестественно тихо. Если стихия и не рада новоявленной претендентке на власть, то пока она не решается бунтовать. Последним усилием воли я встаю, и под моей рукой собирается прозрачное марево, окутывая Ринадо и бережно опуская его на дно ущелья, где навсегда умолкло неизвестное мне порождение.
Я знаю, что в иномирье принято хоронить людей, сжигая их на кострах, но стихия огня неподвластна мне, дед, прости. Пусть Сомния будет великодушной и примет тебя в своем лунном царстве, невзирая на нарушение прощального обряда. Потом я, соткав из воздуха хлыст, заваливаю ущелье камнями. Вот и могила. Долго стою среди оседающей пыли, моля о слезах, но освобождение не приходит, внутри – цепенеющая пустота. Надо же, я дожила до двадцати двух лет, но никогда еще не сталкивалась со смертью так близко. Мне посчастливилось не терять близких, мне ни разу не довелось присутствовать на чьих-либо похоронах. И сейчас, ощутив холодное дыхание вечности, я оглушена этим куда больше, чем тем, какие способности открылись мне после случайной инициации.