- Рановато…- сетует он, но тут же меняется в лице, всплескивает руками. – Вы же вчера здесь обедали, как раз перед штормом! Тут ваши спутники с ног сбились, вас разыскивая. А она, гляди ж, цела-целехонька!
- Где они? – спрашиваю я хрипло. – С ними все в порядке?
- Малый спит наверху, ему, бедняге, руку-то прижало, перелом второй раз в том же месте! А супружник ваш в порту где-то, он все рвался лодку снарядить вдогонку, да не до того сейчас народу. Тут, знай, хоть перед домами-то расчистить! Да вы не мечитесь, садитесь, куда ему деться, придет! А в порту опасно сейчас, не дело женщине одной бродить!
Я оглядываю зал, где на лавках, укрывшись плащами или за столами, уронив головы на руки, спят измученные люди. В помещении стоит сырой кисловатый дух пропитанной морской водой ткани. Пробираясь меж лавками я, наконец, нахожу обладателя хрустальной звезды и расталкиваю его. Увидев меня, он, как и хозяин таверны, всплескивает руками, но ничего не говорит. Отводит меня наверх, где в крошечной комнате спит бледный Дирк, прижав искалеченную руку к груди. Крепко, должно быть, ему досталось! Стражник кивает:
- Оставайтесь здесь! Ни шагу из комнаты, слышите? Я пойду Дэгу разыщу.
Он уходит, а я осторожно, чтобы не разбудить Дирка, пристраиваюсь на краешке лавки, приваливаюсь к стене и закрываю глаза. Мгновенно вспыхивают искры, пенится пузырями кровь, вытекающая из перерезанного горла, ломаются с хрустом кости разбойников, попавших под воздушный удар. И тянет, тянет свои щупальца жадное порождение. Я подскакиваю, зажимаю руками рот, не давая вырваться крику. Лишь горестный стон, но и того довольно, чтобы разбудить Дирка.
Он очумело крутит головой, а потом бросается и стискивает меня здоровой рукой, обнимает, заливая мое лицо слезами.
- Слава луне, живая! Селина, если б ты только знала, если б знала!
Я осторожно глажу его спутанные волосы, утешая:
- Ну-ну, все уже прошло!
- Это я виноват, - всхлипывает он, - если бы я не задержался тогда возле этих украшений! Я хотел тебе подарок выбрать…
- Ну, причем здесь ты, - осторожно говорю я, - тогда всех бы нас в лодке в море унесло, еще неизвестно, чем бы закончилось. А так…
- А Ринадо где? – спохватывается он.
Я молчу. Дирк отстраняется, неловко вытирает заплаканные глаза и шепчет:
- Он…пропал, да?
- Он умер, - жестко говорю я, чтобы избежать утешительных иллюзий. – Умер. На этот раз навсегда.
Дирк нова приникает ко мне, на этот раз не утешаясь, а утешая. В этот момент в комнату врывается Дэгу, и я получаю новую порцию объятий и восклицаний. Обычно сдержанный, сейчас он взволнован, и, уткнувшись в его родное широкое плечо я, наконец, даю волю слезам, оплакивая того, кого уже не вернуть.
Теперь планы изменились. Мы не едем навстречу княжескому флоту, а ждем его на месте. Дэгу боится рисковать, и два дня мы сидим взаперти в таверне, спускаясь лишь в залу обедать и на крыльцо, чтобы подышать воздухом. На третьи сутки прибывает корабль Сивинда, к которому отправили гонца.
То, что мне удалось скрыть от Дэгу и Дирка, невозможно утаить от того, кто несколько веков оборачивался ветром. Князь смотрит на меня, и его прозрачные глаза подергиваются льдом. Настороженность – вот что таится в его взоре. Неужели понял? Впрочем, чему я удивляюсь? Мой наставник лучше меня понимает, что творится в моей душе! Я молчу, давая ему время свыкнуться с переменами, и с замиранием сердца жду его реакции. Я чувствую, как во мне поднимается, закручиваясь, знакомая спираль, но теперь я вполне способна ею управлять. Князь считывает это, закусив губу. Протягивает руку, но лицо, как и прежде, напряженное.
- Светлого дня, Селина.
- Светлого дня, - отвечаю я, понимая, что впереди нас ждет долгий и сложный разговор.
Глава 25
Массивный стол, тяжелые кресла с резными подлокотниками и обитыми бархатом сиденьями, расшитые портьеры, кованый сундук – в такой комфортной обстановке легко забыть о том, что мы находимся в открытом море. Ну, а легкое покачивание можно списать на счет взбунтовавшегося от резкой перестройки организма, который уже и не знает, что ему делать: взлетать, отсыпаться или впадать в неподвижность. Именно так я себя сейчас и ощущаю: душа и тело разделились и решают, кто главный и чьим потребностям уделять внимание в первую очередь. Неудобное чувство, некомфортное, и я пока не очень понимаю, что с ним делать.