Нира закрывает глаза, погружаясь в видение, и я уже знаю ее ответ:
- Открой ему двери, Мико. Пусть уходит.
Я делаю шаг и еще шаг к потоку, но так, чтобы Нира была рядом. В моем сознании вспыхивают и гаснут образы, запечатленные яркими мазками на темной стене галереи. Нить, связывающая стихии. Спасение. И тогда я делаю то, что мне велено. Я поднимаю руку, подчиняя поток новой силе, я отправляю зов, но пока тот, неведомый, далеко, и у нас есть время. Я сплетаю портал: водное зеркало в раме сплетенных ветвей на раскаленном огненном постаменте скал, а вкладом моей, последней стихии будет дыхание ветра. Бриз довольно улыбается, и делает шаг. Он и впрямь готовится уйти.
И тогда я беру Ниру за руку, и золотистая жемчужная бусина на ее шее, знак нерожденного, но уже существующего, вспыхивает. От золотистого шарика разбегаются во все стороны радужные пульсирующие нити. Миг – и нить причудливым узором вплетается в яростно пляшущую огненную завесу, заставляя ее опадать. Миг, и нить проходит по краю пенных волн, стягивая их в мерно колышущееся покрывало. Миг, и она вплетается в раскачивающиеся кроны вечнозеленых деревьев, и те вновь устремляются ввысь, неподвижные и величественные. Миг – и раскручиваются спирали вихрей, уже готовых стереть с лица земли все живое. Нить все раскручивается, пронизывая и прочно сшивая все прорехи материального и стихийного мира. Спасая мир, наш маленький мир, моей семьи, моей любви.
И ткань пространства на мгновение рвется, сквозь этот мир проступает наш, и последним усилием я подхватываю на руки Ниру. Мы проваливаемся, озаренные призрачным светом третьей луны. И последнее, что провожает нас из мира Смотрителей – полный бессильной ярости крик Бриза. А потом – темнота.
Глава 20
НИРА
Это не похоже на сон. Во сне я уже научилась отделять неведомое от возможного; ловить образы, за которыми кроются простые и ясные действия, что должно совершить после того, как откроешь глаза. Но сейчас, в смешении золотого и белого, в мощном потоке, где, как жилки на руке, проступает причудливый узор из сине-чернильных штрихов, все сложно и непонятно. И страшно.
Впервые в жизни мне так страшно, даже, несмотря на то, что Мико крепко, до хруста в костяшках, сжимает мою руку. Просто я чувствую, что тот хрупкий мир, который живет внутри меня, вдруг просыпается резко, смешивается с миром внешним, который сейчас – торжество хаоса. Вокруг все бушует и бушует поток, в чьи объятия меня решительно увлекает Мико, а потом словно рвется невидимая ткань, и нас швыряет куда-то за пределы мира, туда, где даже биение сердца в висках отзывается по-другому…
Когда я вновь открываю глаза, над головой – нависающая скала странного светлого, почти белого цвета и безмятежное ярко-синее небо без единого облачка. Все тихо и знакомо, шум далекого прибоя и шелест пальм над головой, умиротворяющие звуки, окружающие меня, ласково шепчут, что все самое плохое позади. Я осторожно прикладываю руку к животу и чувствую едва уловимое шевеление. Облегченно вздыхаю, и на глазах невольно выступают слезы радости. Наше дитя живо!
Я чувствую себя разбитой, но все же нахожу силы, чтобы повернуть голову и удостовериться, что Мико рядом. Он лежит неподвижно, и лицо его заливает странная бледность. На мгновение меня окатывает волной ужаса, но, ухватив мужа за руку, чувствую тонкое биение пульса. И он жив! Так странно – чувствовать под кожей невидимые токи, ритм времени, отведенный человеку. И вот после этого позволяю себе провалиться в блаженное забытье, где нет места ни сновидениям, ни страхам, лишь золотистое мерцающее покрывало, окутывающее гаснущий разум.
Следующее пробуждение не назовешь приятным – меня бесцеремонно ощупывают чьи-то грубоватые, шершавые ладони. За время, проведенное на острове, я и так отвыкла от людей, но вид тех, кто окружает меня сейчас, приводит меня в неописуемый ужас. У них темная, лоснящаяся от пота кожа, раскосые глаза и толстые губы. На телах – кричащих цветов короткие туники со странными узорами и непонятными надписями. Здесь никто не носит шейных украшений, чтобы можно было понять их принадлежность к определенному роду, зато на запястьях у многих красуется миниатюрный погодник на широких кожаных или золотых ремнях: черточки, стрелки.
- Абу-Анги, Абу-Анги! – колышется вокруг нас их мерный зов.
Я не понимаю, что это значит. Неужели теперь я обречена еще и на то, что вокруг будет незнакомая мне речь. А ведь когда-то я мечтала о путешествии в срединные земли, с упоением учила чужой язык, пытаясь разобраться в хитросплетении слов и стоящих за ними смыслов. Почему же сейчас подобная перспектива не радует, а угнетает? Неужели потому, что вместо красивых и статных зеленоглазых срединников передо мной – все те же уродливые загорелые до черноты туземцы? Но Мико ведь не такой! Где-то же есть люди его племени?