Выбрать главу

На пороге храма меня ждет Ивея, одна из моих близких подруг. С тех пор, как она вышла замуж, а я поступила в услужение, мы видимся намного реже, и как же хорошо, что она пришла меня поздравить. Ивея порывисто обнимает меня, ее пушистые волосы щекочут мое лицо.

- Как же я рада за тебя, Нира! – шепчет она.

Неужели она так сильно переживала за меня? Но потом она отстраняется, и я вижу в ее сияющих глазах тайну, которой она жаждет поделиться.

- Сомния щедра к нам, - говорит она, протягивая мне половину полированной раковины, в которой нежным золотом мерцает жемчужина, - она благословила наш с Варду союз! Мы так этого ждали! Я не хотела тебе говорить, чтобы не отвлекать от посвящения.

Теперь моя очередь ее обнимать.

- Это великое счастье! Вы будете отличными родителями!

Мы вновь обнимаемся и расходимся. Умиротворение, сошедшее ко мне после ритуала и вести Ивеи, почти вытеснило тревогу, прочно овладевшую моим сердцем с той поры, как ушел караван. Сейчас я почти верю, что все будет хорошо. Сомния благоволит ко мне, она одарила мою подругу радостью материнства, так могу ли я сердиться на нее за темное знамение!

В доме уже погашены свечи, мама спит. На мгновение мне становится обидно – отец обязательно бы дождался, пока я вернусь с посвящения! А мама, хоть и гордится тем, что я стала жрицей, все же не лишает себя удовольствия погрузиться в сладость сновидений. Я стою у двери, не решаясь войти. За все время, что мы остались сами, я не раз пыталась заговорить с ней о планах отца. Но она только пугается и плачет, обрывая разговор. О том, чтобы изучать язык срединного мира, и речи быть не может – она сердится и кричит, что Смотритель разгневается на меня за готовность покинуть землю, подвластную ему.

Я не могу этого понять, ведь мама любит меня и обожает отца, так почему же страх перед нарушением традиций оказывается сильнее желания следовать за теми, кого любишь? И в тот момент, когда я уже тихо, чтобы не потревожить мамин сон, открываю дверь, раздается странный шум в дальнем углу двора.

Я долго вслушиваюсь в темноту. Шелест пальм, мерный плеск волн, лай собак - привычные, успокаивающие звуки. Но вот опять...Бреду наугад и спотыкаюсь об что-то большое и тяжелое. Раздается стон. Габи! Он весь в крови и пыли. Одежда разорвана в клочья. Глаза ввалились. С большим трудом довожу Габи до его дома, укладываю на топчан и зажигаю лампу. Я уже знаю, что он принес дурные вести, но как бы ни тревожилась об отце, сначала я должна позаботиться о Габи.

Значит, видение все-таки оказалось пророческим! По щекам моим струятся горькие слезы, но я продолжаю снимать с друга одежду, чтобы осмотреть раны. Габи стонет и то и дело впадает в забытье. Из его бессвязной обрывочной речи я узнаю то, что хотела бы услышать меньше всего на свете. На выходе из ущелья на караван напали кочевники. Караван разграбили, а людей перебили. Это случилось во время привала, ночью. Габи уходил за хворостом для костра, а, вернувшись, застал побоище. Он бросился бежать, его пытались догнать и ранили, но потом случился обвал, отрезавший его от Преследователей, хвала Смотрителю! Много дней, израненный, Габи добирался обратно.

Я осматриваю рану. Она ужасна. Под засохшей бурой коркой бугрится воспаление. Нужно вскрывать нарыв и накладывать мазь. Каким-то чутьем я понимаю, что к целителю обращаться нельзя. Как люди воспримут весть о смерти близких? Впервые на моей памяти погиб весь караван. И если был обвал, значит, путь к срединным землям закрыт. Конец торговле. Чем это обернется для нашего племени?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я думаю о чем угодно, только не о том, что отец погиб...мазь...травы для нее собирают на дальнем склоне и высушивают несколько дней...но Габи не выдержит...и тут вспоминаю, что запас мази есть в храме. Дождавшись, пока Габи придет в себя, говорю ему, что скоро вернусь с лекарством, и со всех ног бегу туда. Обряд посвящения закончился, и в храме сегодня не будет вопрошающих. Осторожно, чтобы не столкнуться с младшей жрицей, проникаю хранилище и достаю мазь. Уже у порога цепляюсь платьем за подвески, и они звенят так громко, что я замираю в ужасе. Но, кажется, обошлось, никто не заметил моего присутствия.