- Ну, что ты, - утешаю я, осторожно смазывая рану, хотя понятия не имею, как жрица наказывает тех, кто сбил церемонию.
Азе вдруг всхлипывает.
- Это было ужасно! Никогда не думала, что увижу подобное!
Кровь, вспоминаю я, кровь на алтаре. Собак для жертвоприношений выращивают стражники поселения. Иногда я захожу к ним, принося объедки, и, каждый раз играя с забавными черными щенками, молю, чтобы мне не скоро пришлось стать свидетельницей действа, где им перережут горло.
- Что произошло ночью? - спрашиваю, но Азе отчаянно мотает головой,
- Нет, я не могу, я не должна! Мы же обет давали! Тебя не позвали, она сказала, ты не достойна знать! Как же так, Нира? В ту же ночь, что она сама надела тебе ожерелье, признавать свою ошибку?
- Значит, опасаться нужно мне, а не тебе, - отстраненно говорю я.
Сейчас меня меньше всего беспокоит весть, что жрица отстранит меня от служения, все понятно и так. Куда хуже, что теперь понятны причины, подтолкнувшие ее к подобному решению.
Азе близка к обмороку, все-таки людям крайне редко приходится испытать на себе действие огненной стихии. И, кроме мази, мне приходится дать ей еще и успокаивающий отвар. Потом я сижу, держа Азе за руку, пока она не уснет. Пусть Сомния подарит ей счастливый сон! Я возвращаюсь в храм, где под суровым взглядом жрицы водружаю на место сосуд с мазью. Азе он больше не нужен, действие остросонника так сильно, что ожог заживет до утра. Потому и ценят его, потому и держат в хранилище на равных с дорогими украшениями и отрезами расшитых тканей. Я жду, вот сейчас она скажет мне, что я должна вернуть ожерелье и отказаться от священных обетов, но звучат совсем другие слова:
- Приберись в зале, Нира, - указывает мне жрица,- сегодня тебе придется работать за двоих, раз Азе не придет.
Я спускаюсь к воде, набираю ведро (кровь с алтаря хорошо смывать морской водой, соль уничтожает следы). Что же все-таки здесь было ночью? Что так напугало Азе? Кровь в храме проливают крайне редко, ее давно уже заменили вином, как символом. Последний раз черную собаку приводили на алтарь, когда на жемчужные плантации вторглись пираты, и случилась непродолжительная, но все же война. Тогда народ был так охвачен смятением, что жрице пришлось принести жертву, чтобы Сомния уведомила Бога-Творца о творящемся беззаконии.
Люди – главное зло нашего мира! И не всегда, запоздало понимаю я, это – морские разбойники или кочевники, нападающие на караваны. Иногда зло скрывается под маской величия и отстраненности, под черными ритуальными покрывалами.
Я оттираю камень, пока из черного он вновь не становится серебристым, пытаюсь за размеренностью движений скрыть горе и тревогу. Что же мне делать дальше? Как жить? К кому обратиться за помощью? Погруженная в свои мысли, я не сразу замечаю, что после полоскания тряпицы в ведре, в мутной воде всплывают какие-то нити. Тряпица, как положено, красного цвета, и она новая, крепкая, не оскверненная. Значит...нити налипли на камень, а теперь смылись. Золотые нити...как...как узор на вороте рубашки Габи.
Я вновь смотрю на алтарь, на темную воду. Азе уронила факел от ужасного зрелища, возжелав болью заглушить ужас...Кровавый след до воды...и спуск у храма, где сегодня нет привязанной обычно лодки...Нет, нет, это невозможно! У меня трясутся руки. Я выношу воду. Протираю до блеска мраморный пол. Поправляю зацепившиеся за колонны занавеси. И кручу, кручу в голове картинки, одна другой страшнее. Это невозможно, подобные жертвы недопустимы! Мне нужно вернуться к Азе и расспросить ее! Но тянется день, и до заката жрица все дает и дает мне новые поручения.
Шатаясь от усталости и пережитых потрясений, я выхожу из храма, когда темнеет. Аир сегодня решил, что нашей земле необходима встряска. Над горизонтом сгущаются тучи, неопасные, но дождь будет серьезный. Неужели даже Смотритель чует неладное? Я бреду по песку, скованная отчаянием, и все же понимаю, что теперь не отступлюсь, пока не узнаю правду. Но у Азе в доме пусто.
- Они уехали, - говорит мне соседка, глядя, как я в растерянности поглаживаю запертую дверь.
- Уехали? Когда? Куда?
- Да родич за ними приехал на телеге из Золотого дна, умер у них там кто-то, вот и отправились. Азе, правда, все плакала, переживала, как служение пропустить, но ее жрица отпустила, сама пришла! Утешила!