Доберусь до завала, надежно защищающего нас от вторжения врагов, а там посмотрим. Уж лучше, как отец, погибну от руки кочевника, но зато попытаюсь сама изменить свою судьбу. А вдруг мне повезет, и я доберусь до благословенных земель и смогу начать новую жизнь, храня в сердце всю радость и боль прежней жизни, память о родителях, о кострах на берегу, о песнопениях, прославляющих луны, о детских играх с Габи...отец был прав, от воспоминаний нельзя отказываться!
Потом достаю из тайника амулет, подаренный отцом. После ночи, когда ушел караван, я больше не решалась его носить, опасаясь расспросов, но сейчас надеваю на шею. На церемонии его не будет видно под широкой красной лентой жрицы. Собираю запас воды и еды, жемчуг, деньги срединного царства, накопленные отцом. Беру со стола мамин гребень. Нет, сейчас я не в силах больше плакать о ней! Плачут об умерших, а она жива, она уже далеко от побережья, а, значит, спасительное забытье уже наполняет ее душу умиротворением. Может, там, на чужой земле она обретет долгожданный покой?
В окнах многих домов горят свечи. Там прощаются с теми, кто сложил жемчуг в чашу. Завтра все они вернутся домой, на счастье родичей. Все, кроме одной, для которой уже готова лодка. Интересно, а нареченные Смотрителя тоже лишаются памяти, ведь и они плывут по лунной дороге, пусть и второй луны? Это было бы великодушно. Впрочем, мне не дано это узнать!
До ущелья я добираюсь без труда, припрятываю суму меж камнями. Даже если завтра кто заметит меня на дороге, пусть думает, что я брожу, пытаясь забыть о потере родителей! Потому и прячу суму под покровом ночи. Обратно бреду из последних сил и на берегу падаю. Не могу. Не могу я сейчас вернуться в дом, наполненный мертвенной тишиной! Я заворачиваюсь плотнее в плащ и, прислонившись спиной к дереву, засыпаю под убаюкивающий плеск волн. Сомния великодушна: даже отчаявшимся она дарует спасительный сон!
МИКО
Чернила из каракатицы, перья из хвоста первой невезучей птицы, страницы из травы, переплет из ткани. Бытовую волшбу я освоил уже давно. На нее требуется гораздо меньше сил, чем на погоду, легкое развлечение в часы затишья. Создать книгу из воздуха, будь он хоть трижды подчиненной мне стихией, конечно, не выходит. Но под рукой достаточно материалов, чтобы, получить желаемый результат. Сам не знаю, почему выходит именно книга. Когда я только попал сюда, то возмущался, что никто не удосужился запечатлеть в свитках знания о здешнем мироустройстве. Мне, как человеку информационного века, хотелось, чтобы нужные сведения тут же оказывались под рукой.
Сейчас у меня нет ни малейшего желания писать о том, что я знаю. Кому это нужно? Передавать полномочия я не собираюсь. Какой дурак добровольно откажется от власти, силы, долголетия и, главное, от эйфории пребывания в потоке? Вспоминая себя, тогдашнего, могу только радоваться, что мне хватило решимости шагнуть в пустоту, открыв, тем самым путь к постижению стихии.
Так о чем же я сейчас хочу написать? Вот он, добротный фолиант, неуместный среди остатков завтрака, лежит на столе, созданный моей магической волей. Мемуары «Как я стал ветром»? Неплохое название для бестселлера, вот только, боюсь, читателей не наберется. Кто из смертных осмелится постичь тайны Смотрителя? Одна вот решилась, и то…
При воспоминании о Рине у меня невольно сжимаются кулаки. Я уже смирился с ее гибелью, но вот с причинами этой гибели смириться не могу. Как нелепо, как глупо! Неуемное женское любопытство. Сейчас, год спустя, нежность воспоминаний все чаще сменяется гневом. Ей недостаточно было чувствовать мою человеческую любовь. Ей хотелось постичь мое стихийное воплощение. И, несмотря на запрет приближаться к белой башне, однажды она не выдержала и пришла посмотреть, как муж ее становится ветром…
Даже моей магической силы не хватило бы на то, чтобы исцелить смертную, сорвавшуюся с такой высоты. Зато я впервые увидел, вернее, ощутил, как радуется нежданной жертве изначальная стихия. Будто бесформенное чудовище, которое сначала нападает, а потом, довольно урча, отползает в сторону и затихает. После этого я стал быстрее распознавать сигналы и гораздо увереннее справляться с непослушными ветрами, значит, жертва и впрямь способствует наращиванию силы.
Я знаю, Бриз не жаловал Рину, и первое, что он сказал, я могу утешать себя тем, что, потеряв любимую, я нарастил силу, ведь все равно Сомния не даровала Рине дар видеть и толковать знамения. А зачем мне жена, которая не может служить проводницей в мир сновидений? Если бы мог, я бы тогда убил его за эти слова. Что мне дело до стихии, до неведомой богини и ее знамений! А сейчас, как бы ни хотелось в этом признаваться, я понимаю, что в чем-то Бриз прав.