Растерянность на лицах людей сменяется яростью. В едином порыве они обступают меня, и я кожей чувствую, что они готовы броситься с кулаками. Но жрица властным велением руки останавливает их, и они отступают, как и вчера. Только страх перед гневом Смотрителя и уважение к знамениям Сомнии заставляет их остановиться. Впрочем, расплата для виновной все равно настанет: я отправлюсь на остров и, тем самым, уберегу их от потери дочерей. Жрица торжествует, ведь теперь люди успокоятся, смиренно примут толкование бедствия, постигшего их накануне.
Так же веду себя сейчас и я. Смиренно даю набросить на волосы покрывало, белого цвета воздушной стихии. Смиренно опускаюсь на колени перед застывшей на песке хрустальной звездой знамения. Смиренно слушаю ритуальные песнопения. Смиренно выпиваю поднесенное мне зелье. Я настолько ошеломлена случившимся, что лишаюсь дара речи. Такое вероломство! И такое бессилие!
Слова возвращаются ко мне лишь тогда, когда обнаруживаю, что сижу в лодке, уже скользящей по лунному пути. Как же я забыла, что напиток, который нареченной дают выпить, содержит сон-траву, лишающую воли и вгоняющую человека в транс! Я не помню, как сняла ожерелья и усаживалась в лодку. Поспешно нащупываю на шее отцовский амулет. Его не забрали! Вот он, рядом с нитью, на которой вновь нанизана моя именная жемчужина, знак того, что отныне моя судьба принадлежит Аиру. Не знаю, оплошность ли это, или жрица решила, что такие мелочи не стоят внимания, когда главная угроза миновала. А, может, она просто не решилась в присутствии свидетелей открыто снять чужое, незнакомое ей украшение. Как жестоко! И как предусмотрительно, ведь смиренность одурманенной девушки позволит избежать плача и проклятий!
Сейчас действие сонного напитка заканчивается. Смирение сменяет гордость, затем приходит страх, а после – гнев. Я ведь и впрямь промолчала о знамении? А что, если это и впрямь было испытание Сомнии, а я его не выдержала? Из-за меня погиб отец! И Габи, теперь я уверена в этом! И еще десяток людей, которых я знала с детства, чьи жены угощали меня лакомством, а с их дочерьми я играла! Если бы в ту ночь я доверилась не только отцу и осмелилась рассказать старейшинам! Нет, думать об этом невыносимо, да ничего уже и не исправить! Поэтому, спасаясь от тяжести прошлого, я начинаю размышлять о будущем.
Что ждет меня на острове? Почему никому вообще не приходил в голову вопрос: что Смотритель делает со своими нареченными, если ему постоянно отправляют новых? Убивает их? Но разве Смотритель способен на это? Разве не ему вверена власть над стихиями, чтобы не было человеческих смертей? Или он пресыщается быстро и требует новую жену? Только сейчас я понимаю отца. Наши ритуалы нелепы. Мы слепо следуем им, даже не пытаясь понять, как все устроено! Или есть те, кто знает, вот только никогда не поведает. Понимаю отца и в другом. Лишиться памяти – страшно, пусть даже это память нескольких часов, а не полжизни, как у него.
Я ничего уже не смогу сделать! Мне не под силу развернуть лодку, плавно следующую по лунной дороге. А вздумай я броситься в воду, Акве бережно вернет меня, ведь ей не нужны чужие жертвы! Отныне я лишена даже права завершить свою жизнь, попросив стихию о смерти.
Лодка, никем не управляемая, послушно скользит по волнам прямо на восток. И на рассвете, когда бледнеет лунный свет на воде, я доплываю к острову. На горизонте появляется величественная гряда скал и ослепительно белая башня среди них, меня накрывает волна отчаяния и паники. И в этот миг я чувствую, как будто меня гладят по волосам и плечам ласковые руки. Морской бриз, несущий лодку к острову, словно укутывает в объятия, утешая. Наверное, я просто схожу с ума, раз такое мерещится. И чем ближе берег, тем страшнее становится. А вдруг Смотрителю доступны мои кощунственные мысли, и он меня покарает? Даже если просто возьмет в жены, страшно. Я ни с кем не собирала жемчуг, и при мысли, что отдамся совершенно незнакомому мужчине, мне делается жутко.
А он уже виден на берегу. Не знаю, чего я ждала, но не бородатого и лохматого дикаря, сидящего прямо на песке. Я не осмеливаюсь его разглядывать, успеваю лишь мельком заметить просторный светлый балахон и переливчатый амулет на шее. От него веет холодом и мощью, какой я не чувствовала даже перед алтарем Сомнии, и я поспешно отвожу глаза. Под взмахом его руки лодка послушно врезается в песок, и я едва не падаю, цепляясь ритуальным одеянием за борт. Цепенею от ужаса, нарушить торжественность момента своей неуклюжестью! Но Аир, кажется, не обращает никакого внимания на мои попытки выбраться на берег, а когда я, наконец, опускаюсь перед ним на колени, морщится брезгливо.