Девушку я нахожу на пороге: сидит, обхватив руками острые коленки, и бездумно смотрит вдаль. В ее позе столько надломленности и обреченности, что во мне вспыхивает невольное раздражение. Неужели она так меня боится? Но когда, при моем появлении, она покорно встает и складывает ладони в ритуальном приветствии, я понимаю, нет, дело не в страхе.
- Светлого вечера, - говорю как можно мягче, чтобы она поняла, что я настроен мирно.
- Светлого вечера, Аир, - отвечает тихо, голос почтительный, но глухой.
Морщусь невольно. Ах, да, откуда ей знать!
- Меня зовут Мико, не надо званий.
В ее светлых глазах мелькает удивление, и вопрос срывается раньше, чем она успевает подумать:
- Разве у Смотрителей бывают имена?
Вот сейчас опять начнутся извинения и ритуальные поклоны, но нет, молчит. Просто ждет ответа, хоть и напряглась. А вот это уже интереснее. Я невольно включаюсь в игру, слишком уж изголодался по человеческому общению. Я хочу понять, разгадать, что кроется за этой хрупкой внешностью. Разгадать, чтобы обезопасить себя, вновь не попасть в ловушку заблуждений.
- У меня есть, про остальных говорить не стоит. В своей стихийной сущности я – Аир, повелитель ветров, но я еще и человек, и заслуживаю того, чтобы называться простым именем.
- Хорошо…Мико.
Молчание, молчание, молчание. Так, похоже, великосветской беседы у нас не выйдет. Ладно, я же зачем-то пришел к ней.
- Я хочу, чтобы ты запомнила, Нира, я не причиню тебе никакого вреда и не совершу ничего против твоей воли. Вернуть тебя домой я не могу, уж извини. Но здесь, на острове, ты в полной безопасности. Живи!
- Что мне делать? – спрашивает она.
Сначала я не понимаю. Она спрашивает, как ей смириться с участью, которой она не выбирала? Потом доходит, что делать – в буквальном смысле. Я теряюсь. Рина никогда не спрашивала. Собственно, с самого начала она смиренно, но настойчиво делала то, чего от нее ждали – обольщала меня, и я охотно сдался ей в первую же ночь. Первые недели прошли в сумасшедшем страстном угаре, потом…а чем, собственно, Рина занималась потом? Еду и порядок обеспечивал я – волшбой; моей первой жене, привыкшей жить в роскоши и неге, не хотелось растрачивать силы на быт. Она только и делала, что прихорашивалась да прогуливалась по острову. С вполне определенной целью, как выяснилось позже. Но мне, млеющему от ее томных ласк, было недосуг следить за ней.
- Не знаю. Гуляй, весь остров в твоем распоряжении, только к башне не подходи. Можешь наряды себе сшить из привезенных тканей. Еду готовь, если хочешь… Кстати, ты голодна?
- Нет, благодарю.
- Смотри, готовить необязательно, если нужно, все появится само, только скажи. Да что ты у меня спрашиваешь! Что делала там, в прежней жизни, то и здесь делай!
- Там…там я была жрицей в храме Сомнии, - вдруг говорит девушка.
- Что?
Видимо, изумление в моем голосе слишком заметно, потому что она вдруг вздрагивает, и я только сейчас понимаю, каким усилием воли ей приходится сдерживать огромное внутреннее напряжение. Нира поднимает руки, как будто защищаясь, и я тоже спешу протянуть ладонь, чтобы ее успокоить.
- Слушай, все нормально! Это неважно! Но…разве по вашим законам жрицы участвуют в жеребьевке?
- По нашим? Разве не вы, великие Смотрители устанавливаете правила, по которым нам должно жить?
Так, похоже, наш узкий круг избранных ей чем-то крепко насолил, уж больно много ненависти в голосе. Пока сдерживаемой, но мои опасения насчет обманчивой внешности, похоже, вот-вот подтвердятся. Я делаю несколько шагов навстречу, и вот она уже рядом. Рина едва доставала мне до плеча, эта смотрит прямо в глаза. А, она же на ступеньку выше стоит, но все равно, довольно высокая для женщин этого мира. А худенькая какая!
Мы встречаемся взглядами, но она не отводит глаз. Что она видит там, во мне: вихри, затягивающие туда, откуда нет возврата. Мне не узнать. А что вижу я? Красоту. Сияние, которое сейчас приглушено, но оно есть, и когда будут сброшены узы страхов и сомнений, оно вспыхнет ярко, и девушка расцветет. На бледных ее щеках под моим жадным взглядом проступает жаркий румянец. И этот жар захлестывает нас обоих, пробуждая влечение, которое так сложно унять. И тогда я делаю то, чего меньше всего собирался – я беру ее за руку и тяну за собой, вниз.