То ли еще будет! – впадаю я в эйфорию, теперь, когда знаю, как открывать порталы в любом уголке мира, изгоняя разыгравшиеся бури, прямо на остров, к междумирью. И когда знаю, что могу оборачиваться птицей или призвать из заоблачных сфер пегаса, чтобы парить над миром, не теряя физического восприятия. Теперь, когда, как и остальные, я могу подчинять себе камни, наполняя их памятью и знаниями.
Еще путешествуя по миру вскоре после вступления в права, я заметил, что почти все верования и ритуалы не только у людей, но и у Смотрителей, завязаны на шейных амулетах. Ведущую роль, конечно, играют золото и жемчуг, как символы Творца-солнца и Сомнии-луны. Там, где их в избытке, как на вверенном мне побережье, их используют для обозначения всех важных циклов жизни. Жемчужное ожерелье дают при рождении, во время свадеб и при вступлении девушек в брачный возраст, его же – возвращают в храм после смерти. А здесь, во владениях Игниса, пронизанного златоносными жилами, даже в самом невзрачном горном селении носят золотые цепочки с кулонами в форме языков пламени или солнечного лика. Среди камней же отдают предпочтение рубинам.
На побережье, подвластном Акве жемчуга меньше, и он предназначен лишь для служений в храме, но зато там носят аквамариновые подвески, подобно той, что досталась Нире от отца. Блеск и нищета – пропахшие рыбой люди с алмазами на загоревших шеях. У подданных Акве есть и ритуал – бросать в воду камни с ожерелья умершего, вспоминая самые светлые моменты из его жизни, что по поверью приносит покой и освобождение от скорби по ушедшему.
В срединных же землях основным почетом пользуется яшма. Что касается моей стихии, то не зря, оказывается знак молнии, отправленный за невестой, застывает хрустальной звездой. Если я хочу усилить свое влияние, мне достаточно вызывать из глубин острова залежи горного хрусталя и украсить ими главный зал белой башни, чтобы камни впитывали энергетику и помогали мне усмирять стихию изначальную.
В общем-то, теперь я понимаю, каким был дураком, летая по свету и растрачивая колоссальную энергию на усмирение ураганов. Неудивительно, что стихия изначальная так обрадовалась единственной и, надеюсь, последней жертве в лице Рины. Каждый раз, перевоплощаясь в поток, я невольно будил спящее чудовище, на миг открывая ему память о временах прежней свободы. Будил, не обеспечив при этом должной безопасности в виде тех же поглощающих кристаллов. Сейчас я готов рвать на себе волосы от досады за бездумно растраченную энергию и риск, которому я, сам того не ведая, подвергал равновесие. Вообще удивительно, что за время моего правления, все удержалось в шаге от катастрофы! А теперь выясняется, как много есть способов удержать стихию на коротком поводке, не растрачивая себя. Черт, да даже повесь я пару колокольчиков над порогом своего дома, уже облегчил бы себе задачу!
Будь у сопровождающего меня огонька глаза, он бы наверняка выпучил их, взирая, как Аир бьется головой об стену и осыпает себя проклятиями! Но без зрителей спектакль быстро затухает, и я, вспоминая о сущности своей стихии, вновь обретаю равновесие. И почти не удивляюсь, когда ощущаю, что галерея заканчивается. Что там у нас осталось – явление третьей луны? Об этом, благодаря Терре и знамению Ниры, я осведомлен достаточно хорошо, но подготовиться все же не помешает. Картина с готовностью оживает перед моим испытующим взглядом.
Так, все, как и положено: белая башня, проступающий лик новой луны на бледном небосклоне, укрытая первым снегом земля глубоко внизу. Что там еще? Ага, хрустальная нить, опоясывающая розу ветров и…белая птица? Это еще зачем? Подношу ладонь, и пустота продолжает стремительно наполняться красками. Так, после первого этапа принятия силы и распоряжения ей я обязан отправить к храму Сомнии птицу до того, как прибуду туда, сам как знак, что принял подношение силы и готов к слиянию. За своей спиной я отчетливо вижу женскую фигурку, значит, создателю картины известно, что я намерен подарить молодость и долголетие Нире.
Неужели, даря Нире совенка, я уже где-то в глубине души предвидел, что он мне пригодится? Или образ белой птицы закреплен в моей душе так же, как образ потока? И это лишь совпадение? И не отсюда ли выплывает из глубин подсознания образ голубя мира? А что, если мой мир, земной, тоже когда-то проходил тот же путь, что и здешний? Может, нет никакого междумирья, а я сейчас нахожусь в далеком прошлом своего прежнего мира? Не зря же так много ритуалов и обычаев кажутся мне знакомыми, а ведь я никогда не увлекался мифологией?