В духе Орловского было бы предложить ей притворяться ещё целую весну. Или лето. А потом, может быть, немного притвориться в постели, ещё так разок, и…
Но предложить стать невестой?
— Понарошку? — шепотом уточнила она, боясь оглядываться на одногруппников, особенно на Ольку, уже сверлившую её пылающим взглядом.
— Понарошку мы уже проходили. Ты, Горовая, границ не чувствуешь, — махнул рукой Богдан. — С такой, как ты, притворяться неинтересно. Нет, взаправду. Настоящей невестой.
— Орловский, — вздохнула Зоя, — настоящие невесты становятся настоящими жёнами месяца эдак через полтора. Ты в курсе вообще, да?
— Я в курсе, — серьёзно кивнул Богдан.
— И что не вовремя это, да? И что вот это всё так не работает… Я тебя совсем не…
Зоя хотела сказать, что они практически не знают друг друга, что это не опыт отношений — три месяца притворства, но почему-то не решилась, только подняла на него слегка растерянный взгляд.
— Ты серьёзно, что ли?
— Так ты согласна?
— Дурак ты, Орловский, — выдохнула Зоя. — Дурак… Иди, сейчас глухарь вернётся. Мне на пару надо. И не шути так больше, понял?
Она отвернулась гораздо быстрее, чем следовало, всё для того, чтобы не успеть передумать, и уверенно направилась вверх, к своему месту. Уже когда поднялась наверх, к подружкам, как-то странно на неё смотревшим, и к Ольке со сверкающими, злыми глазами, оглянулась, но Богдана уже не было, только глухарь привычно медленно заходил в аудиторию, готовясь читать очередную нудную лекцию.
Как же это глупо, наверное, прозвучало. Кто б услышал: идиотка, отказывается выйти замуж, чтобы не пропустить пару? Но Богдан же шутит, шутит, правда?
— Ну что? — влезла Оля. — О чём разговаривали? Мой Богдаша сказал тебе, что ты ему не нужна, правда? Правда? Это он ко мне пришёл! А ты зря к нему полезла!
Зоя вздрогнула. Неужели Орловский действительно будет с такой, как Оля? С девочкой "попроще", которая и в огонь, и в воду, и в постель на третий день, или даже на первый? Богдаша?! Да ведь он ненавидит, когда его так называют, а Ольку не переучишь…
Преподаватель наконец-то устроился на своём стуле и открыл рот, чтобы начинать читать лекцию, но Зое было наплевать. Она схватила вещи, беспорядочно затолкала тетрадки в сумку и, не прощаясь, бросилась к выходу. Глухарь проводил её странным, мутным взглядом, но так ничего и не сказал, только едва заметно, слабенько так улыбнулся. Словно понял, хотя что он там может понять?
Зоя выскочила из аудитории, пробежала несколько шагов и только тогда поняла, что коридор был пуст. Ушёл? Неужели просто так взял и ушёл, пока она думала про Ольку и про пропущенную пару?
Сзади раздался знакомый до боли свист.
Девушка обернулась так стремительно, что тетрадка, торчавшая из сумки, полетела на пол, но она на неё даже не посмотрела. Да какая разница, что случится с конспектом без единой толковой фразы?
— Я знал, что ты выйдешь, — улыбнулся Богдан. — Моя Сойка всё-таки куда более дикая, чем они все думают.
Он стоял, прислонившись спиной к стене, с белым от штукатурки рукавом, и довольно, словно кот, объевшийся сметаны, улыбался.
— Ты придурок, Орловский, — выдохнула Зоя. — Какой же ты придурок…
Сумка с шумом упала на пол следом за тетрадью, следующим из пальцев выскользнул берет с шарфиком, которые она так и не успела надеть. Пальто сползало с плеч, но Зоя не обратила на это внимания. Она приблизилась к Богдану, чувствуя себя будто полупьяной, и протянула руку, чтобы отряхнуть его одежду, вытереть это мерзкое белое, но Орловский перехватил её руку и вложил в её какую-то коробочку.
Не красную.
Не бархатную.
С кольцом.
— Я совсем не романтик, если что, — усмехнулся Богдан. — И я не умею правильно признаваться в любви. Так что, если ты согласишься, тебе придётся жить с последним чурбаном, который как максимум может сыграть тебе на фортепьяно. Но у нас фортепьяно, наверное, не…
— Я согласна, — выпалила Зоя прежде, чем успела передумать.
Она честно собиралась поцеловать его первой. Но Богдан успел сгрести её в охапку раньше.
И плевать было на пальто, которое будет всё белое, на то, что Орловский прижимал её в университетской стене, стремящейся оставить свой отпечаток на любой одежде. Плевать на то, что загремела дверь — из аудитории выглянул ошалелый глухарь, а за ним и Оля, раскрасневшаяся и, кажется, понявшая, что когда спрашивают аудиторию — это не зовут на свидание.
Зое было всё равно. Она видела только Богдана, смотрела в его знакомые, тёплого оттенка карие глаза, чувствовала тепло поцелуя на губах…
— Они хотят, — прошептал Орловский, — чтобы ты им что-нибудь объяснила.
Надо было и вправду объяснить. Показать кольцо, каким бы оно ни было, хоть скрученным из травинки или нет.
Но, разумеется, Зоя этого не сделала. Её теперь не волновала толпа, пытающаяся выбраться из аудитории. Кто любил хоть раз, и сам поймёт, как глухарь, этот чёрствый, странный преподаватель, сейчас загонявший всех студентов в аудиторию, чтобы не мешали — но так и не потребовавший, чтобы вернулась Зоя. И даже Оля, вечно разочарованная и, кажется, продумывающая ужасную месть, сейчас медленно плелась к своему месту.
Имело ли это для Зои какие-то значение?
Нет. Она впервые в жизни чувствовала себя такой свободной… И такой настоящей. Впервые ей было так уютно — посреди университетского коридора, в тёплых, родных объятиях Богдана.
И, что самое главное, впервые она была на своём месте.
Девушка, невеста, жена… Какая разница, какой статус у их отношений?
Зоя вдруг поняла: она не одна бесповоротно, по уши влюбилась…
Это было взаимно.
— Орловский, — прошептала она, на секунду отпрянув от него, чтобы посмотреть в глаза. — Скажи мне…
Она задержала дыхание, не в силах вытолкнуть из себя конец фразы. Мало ли, что он может ответить… Мало ли, насколько больно ее обожжет правда.
— Это с самого начала было по-настоящему.
— Но зачем тогда… — Зоя провела ладонью по его щеке, пытаясь убедиться в том, что Богдан не растворится в воздухе, не исчезнет никуда, не превратится в фантом, а она не проснётся от этого сладкого кошмара в своей постели очередного одинокого второго марта…
Он никуда не пропал. Все так же стоял рядом. Вот только Зоя все никак не могла понять, зачем столько времени было играть, если можно было с самого начала быть вместе по-настоящему.
— Потому что ты — Снежная Королева, — пожал плечами Орловский. — Ты бы никогда не согласилась, предложи я тебе отношения.
Зоя закрыла глаза. Ей вдруг стало так смешно — надо же! Её даже нельзя нормально пригласить на свидание, предложить отношения, не придумывая миллион уловок. И если б Орловский был неправ! Так нет же, то, что он сказал — чистая правда. Она б его послала, услышав только первые несколько слов. Зачем слушать? Отношения — не для таких, как она.
По крайней мере, ей так казалось.
Богдан не ошибался. Она действительно была из тех, кто не смог бы нормально начать отношения. Нашла бы сто поводов для отказа, придумала бы что-то и просто убежала от него. Если б тогда, в начале декабря, Богдан предложил ей встречаться, откуда у нее вообще появились бы мысли относительно его надежности? Она просто не поверила б его словам. Или, возможно, не поверила бы своим чувствам?
Теперь-то, когда все уже произошло, Зоя понимала, сколько могла наделать ошибок! Удивительно, но ее идеальный путь был именно таким: тернистым, полным ошибок и глупостей, неожиданных поворотов, теперь искренне смешивших ее.
— Спасибо, — поблагодарила девушка, хотя прозвучало как-то странно.
— За что? — удивился Богдан.
— За то, что растопил моё холодное сердце, — прошептала Зоя прямо ему в губы. — А я уж боялась, что сон длиной в зиму закончился…