Девушка воспользовалась представившейся возможностью и тут же отступила в тёмный угол, надеясь слиться с тенями и стать незаметной, как мышь. Она нашла себе место за высоким стеллажом, полускрытое от общего обзора, но позволяющее наблюдать за происходящим. Она украдкой поглядывала на Антониету и Эрнесто, напряжение между которыми можно было резать ножом, оно буквально искрило в воздухе, словно готовое вспыхнуть пламя. Антониэта стояла с гордо поднятой головой, ее глаза метали молнии, а Эрнесто, скрестив руки на груди, отвечал ей ледяным взглядом. Их безмолвный конфликт, казалось, заполнял собой всю комнату, усиливая атмосферу тревоги и напряжения. Эмили чувствовала себя зажатой между молотом и наковальней, не зная, к кому примкнуть и как остановить надвигающуюся бурю.
Она искренне надеялась, что разум возьмёт верх над их гневом и они перестанут ссориться, прежде чем ситуация окончательно выйдет из-под контроля и перерастёт в нечто безобразное. Она чувствовала себя лишней на этом представлении, словно случайный зритель, затянутый в трагедию, написанную не для неё. Этот вечер и так выдался достаточно странным, наполненным необъяснимой тревогой, и Эмили совершенно не хотела становиться свидетельницей очередного скандала, тем более в такой мрачной и гнетущей обстановке. Она подозревала, что надвигается буря, и хотела оказаться как можно дальше от её эпицентра, возможно, даже покинуть этот дом навсегда.
Ей хотелось просто исчезнуть, раствориться в книжных стеллажах и забыть обо всём происходящем. Она почувствовала непреодолимое желание взять книгу, любую книгу, и погрузиться в её страницы, убежать от реальности в мир фантазий и вымысла. Может быть, там, в мире грёз, она сможет найти ответы на мучившие её вопросы или хотя бы временно забыть о своём страхе и тревоге. Она нащупала пальцами корешок одной из книг, покрытый пылью и многовековой тишиной. На корешке выцветшими золотыми буквами были выведены слова. Она смахнула пыль и смогла разобрать название: «Аркан Забвения». Любопытство взяло верх, и она потянула книгу с полки. Что-то в этой книге манило ее, словно давний, забытый зов. Она чувствовала, что эта книга может быть ключом к разгадке тайн, витавших в этом доме, тайн, которые, как она чувствовала, приближались к ней все ближе и ближе. Книга немного застряла, и когда она наконец поддалась, Эмили почувствовала легкий укол в пальцах, словно ее коснулось статическое электричество. Стоит ли ее открывать?
Эмили переполняли предчувствия — не светлые, радостные, предвкушающие счастье, а гнетущие, щемящие сердце тревогой. Она надеялась, что этот вечер станет не просто трапезой, а ритуалом, мостом, перекинутым через пропасть, разверзшуюся между её мужем Романом и его сыном Эрнесто. Их вражда, затянувшаяся на годы, покрылась толстым слоем недомолвок и непрощённых обид, став почти чем-то само собой разумеющимся.
Эмили, с её наивным идеализмом и верой в нерушимую силу семьи, отказывалась принимать эту ситуацию как данность. Она помнила рассказы Романа о счастливом детстве, о том, как отец с сыном были неразлучны. Она мечтала вернуть те времена, когда они могли смеяться вместе, поддерживать друг друга, быть настоящей опорой. Она лелеяла надежду, что кровные узы окажутся сильнее гордости и упрямства.
И особенно сильно она надеялась на чудо. На крошечное существо, которое росло внутри Антониеты и обещало перевернуть весь их мир. Известие о беременности должно было стать тем катализатором, той искрой, которая разожжёт огонь примирения. Ребёнок, их будущий ребёнок, станет якорем, привязывающим их к общему будущему, заставляющим забыть о прошлых разногласиях. Эмили представляла, как Роман и Эрнесто, склонившись над колыбелью, будут спорить о том, на кого похож малыш, выбирать имя, планировать будущее. Как Эрнесто, пусть и косвенно, ощутит радость отцовства, глядя на своего брата или сестру.
Но розовые замки, которые она так тщательно строила в своём воображении, начали рушиться. Напряжение, словно статическое электричество, ощущалось в воздухе. Роман, войдя, словно нёс на себе груз вины и предчувствий. Его виноватая улыбка, обращённая к Эмили, была полна обречённости, словно он заранее знал, что все её усилия окажутся напрасными. Не успел он присесть, как Антониета, его жена, словно ужаленная змеёй, вскочила со своего места, опрокинув бокал вина, которое растеклось по белоснежной скатерти кровавым пятном, зловещим предзнаменованием. Её лицо исказилось от ярости, превратив прекрасное лицо в маску ненависти. Взгляд, брошенный на Эрнесто, был полон неприкрытой злобы.