Губы Эрнесто искривились в кривой насмешливой ухмылке.
- Да! Я сказал вашей жене, что ни она, ни её потомство никогда, ни при каких обстоятельствах не получат ни клочка земли, принадлежащей семье Эспиноза. Да, я сказал, что убью её, если она вынудит меня это сделать! - Его непоколебимое презрение не смягчилось ни на йоту, он не скрывал своей враждебности. Он стоял на своём, демонстрируя свою бескомпромиссную позицию в разгорающейся войне. Он проводил черту на песке, не позволяя ей пересечь её.
Агилар-старший был совершенно сбит с толку, оказавшись в ловушке словесных перепалок и скрытых мотивов. Он искренне опасался за жизнь своей молодой жены, не подозревая о том, насколько она искусна в манипуляциях. Он был пешкой в их игре, не замечая сложностей их вражды.
- Что за чушь? — Роман в замешательстве пожал плечами. -Антониетта не интересуется вашей землёй. Зачем ей это? - Его наивность обезоруживала, резко контрастируя с запутанной сетью обмана, в которую он попал. Он был потерянным человеком, неспособным постичь глубину вражды, охватившей его семью.
- Но, Роман, дорогой, разве ты забыл о «Солнечных полях»? — спросила Антониетта с приторной улыбкой, которая не коснулась её глаз. - О той тысяче акров плодородной земли, которую дон Армандо подарил тебе и Сабрине, когда родился Эрнесто? Как ты мог забыть об этом? - Её голос был пронизан нежной мягкостью, которая была почти убедительной — это был фасад, призванный усыпить его бдительность.
— Конечно, я не забыл, — Агилар пожал плечами, в замешательстве нахмурив брови. — Но какое отношение «Солнечные поля» имеют к тебе? И какое отношение «Солнечные поля» имеют к угрозам Эрнесто убить тебя? Я ничего не понимаю! — Он был совершенно растерян, безнадежно запутавшись в паутине интриг, которую они тщательно сплели вокруг него. Нити обмана затягивались, грозя задушить его.
- Ах, дорогой, я вижу, ты забыл, что обещал, — сказала Антониетта, укоризненно покачав головой и театрально вздохнув, что выражало глубокое разочарование. Её голос был тщательно подобран с ноткой наигранной обиды. - Или, может быть, ты помнишь, но просто хотел меня подразнить? Неужели моему ребёнку суждено всегда быть на втором месте после ребёнка Сабрины? - Она широко раскрыла глаза, и в её голосе послышалось хныканье. - Ты поставишь его в неловкое положение, лишив того, что по праву принадлежит и ему тоже?
Она умело играла на его чувстве вины, вызывая жалость к себе и своему нерождённому ребёнку, играя роль беременной женщины, лишённой внимания любящего мужа. Она точно знала, на какие кнопки нажимать, и Роман, как всегда, был на грани того, чтобы поддаться её манипуляциям, его благие намерения были использованы её неуёмными амбициями. Его стремление к миру было использовано против него, превратив его в беспомощную марионетку в её игре.
Роман Агилар в изумлении смотрел на жену, словно не мог поверить в её коварство. В его глазах плескалось растерянное непонимание, смешанное с отголосками былой любви, ныне отравленной ядом сомнений. Неужели эта хрупкая, изящная женщина, с которой он делил ложе и мечтал о счастливом будущем, плела вокруг него паутину лжи и интриг?
Эрнесто, и без того отличавшийся вспыльчивым нравом, стал мрачнее тучи и, казалось, вот-вот разразится бурей. На его лице, обычно привлекательном и мужественном, застыла гримаса ярости. Каждая жилка на его шее вздулась от сдерживаемого гнева, а в глазах вспыхнул недобрый огонь. Он напоминал хищника, готового растерзать любого, кто посмеет посягнуть на его территорию.
В библиотеке воцарилась тягостная тишина, густая и липкая, как патока. Она окутывала всех присутствующих, сковывая движения и души. Каждое мгновение казалось невыносимо долгим, словно время замедлило свой ход, давая возможность в полной мере ощутить всю тяжесть ситуации. Атмосфера накалилась до предела, и даже в воздухе, казалось, потрескивали электрические разряды — предвестники грозы, готовой обрушиться на несчастного Романа.
Агилар-младший, не в силах больше сдерживать свою ярость, взорвался, как перегретый котёл. Все его чувства, копившиеся долгое время, вырвались наружу, сметая всё на своём пути. Эмили, скромно стоявшая в углу и наблюдавшая за разворачивающейся драмой, испуганно вздрогнула. Её большие глаза, обычно полные нежности и доброты, расширились от страха. Молодой человек с искажённым от гнева лицом наклонился и изо всех сил ударил кулаком по массивному дубовому столу, за которым сидел отец. От удара зазвенела посуда, подпрыгнули чернильницы, а старинные книги на полках тихо задрожали.