54
Молчание, наполненное невыносимым, почти осязаемым напряжением, звенело в воздухе, пока его низкий бархатистый голос, глубокий и обволакивающий, словно тёмный мёд, не нарушил тишину, проникая прямо в душу Эмили и вызывая мурашки на коже. Эрнесто медленно, с хищной грацией спустился вниз, с каждым шагом сокращая расстояние между ними. В тусклом свете его фигура казалась ещё более внушительной, мощной, почти монументальной.
— Что ж, моя девочка, — пробормотал он, и его голос обволакивал, как тончайший шёлк, лишая воли и способности мыслить, — раз мне придётся пощадить негодяев, посмевших заставить тебя плакать, и только потому, что я не хочу, чтобы твои чудесные глаза краснели от слёз из-за таких ничтожеств, позволь мне осушить твои слёзы поцелуем...
Сердце Эмили, казалось, не просто замерло — оно остановилось, превратившись в тяжёлый холодный камень в её груди, когда Эрнесто наклонился и его губы, мягкие и настойчивые, легонько, почти невесомо коснулись её щеки, влажной от недавних слёз, которые всё ещё блестели на коже. По телу девушки пробежала нервная дрожь, словно разряд молнии пронзил её от макушки до кончиков пальцев. Она невольно затаила дыхание, когда он начал покрывать поцелуями её лицо — медленно, чувственно, словно наслаждаясь каждой секундой, каждым миллиметром её нежной кожи. Его губы скользнули к виску, нежно коснулись трепещущих век, очертили изгиб брови, а затем дразняще медленно опустились к уголку её рта, почти не касаясь, лишь обещая большее.
Когда губы Эрнесто наконец коснулись её губ, весь мир вокруг Эмили сжался в одну ослепительную точку, а затем и вовсе исчез, растворившись в небытии. Ей казалось, что земля уходит из-под ног, что она вот-вот потеряет сознание, падая в бездонную пропасть его страсти, которая была бесконечной и всепоглощающей. Этот поцелуй был не просто прикосновением — это было вторжение, полное власти и нежности одновременно, акт завоевания и дарения. Каждый нерв кричал, каждая клеточка её существа отзывалась на этот неистовый, всепоглощающий контакт, на этот танец губ и дыхания. Ничто на свете, ни одна ласка, ни одно прикосновение не возбуждали её так, не разжигали такой яркий, всепоглощающий огонь в её душе и теле, как поцелуи Эрнесто Агилара! Она тонула в них, безвольная, покорная, потерявшая себя, желающая лишь одного — чтобы это мгновение обжигающей близости длилось вечно, чтобы она никогда не вырвалась из этого сладкого плена.
Эмили не помнила, как её руки словно сами собой обхватили его сильную шею, как её пальцы запутались в мягких, чуть влажных волосах на затылке Эрнесто, нежно погладили его кожу, а затем притянули ближе, стирая последние сантиметры, разделявшие их. Она не помнила, как её тело прижалось к его мускулистому торсу, ощущая каждый рельеф, каждую твёрдую мышцу, напрягавшуюся под тонкой тканью рубашки, словно высеченную из камня. Его тёплое, сильное тело было непривычным, но в то же время невероятно комфортным, словно ей всегда было суждено находиться именно здесь, в этих объятиях. Всё происходило как во сне — нереально, смазано, но при этом удивительно ярко и естественно, каждое прикосновение вызывало мурашки, а сердце стучало как сумасшедшее. Вся прошлая жизнь, её тревоги и заботы, страхи и сомнения растворились в небытии, оставив лишь этот момент — чистейший, интенсивный, пронизанный головокружительной близостью. Ей казалось, что нет ничего более правильного, более естественного, чем находиться здесь, в плену объятий этого мужчины, ощущать его непоколебимую силу и жар его кожи, вдыхать свежий, мужественный аромат его тела. Казалось, что эти объятия, этот танец прикосновений, эти невысказанные слова повторялись уже сотни, тысячи раз на протяжении вечности, сквозь века и пространства. Её тело знало его, её душа узнавала его как давно потерянную часть себя.