Хотя солнце уже поднялось над горизонтом, окрасив небо в нежные персиковые и золотистые тона, и первые золотистые лучи пробивались сквозь высокие арочные окна, игриво отражаясь в безукоризненно отполированном паркете из тёмного дерева, в огромном величественном доме царила удивительная, почти тревожная тишина. Это была не просто утренняя тишина, свойственная ещё спящему миру, а полное отсутствие привычных звуков пробуждения: ни скрипа полов поутру, ни шёпота голосов, ни звона посуды на кухне. Казалось, каждый предмет, каждая молекула воздуха замерли в ожидании, словно дом сам затаил дыхание, предчувствуя нечто неизбежное. Эта неестественная неподвижность давила на Эмили, окутывая её душу тяжёлым, липким покрывалом.
Эмили, веки которой отяжелели после мучительно беспокойной ночи, полной обрывочных тревожных снов и неосознанных страхов, медленно, почти крадучись, спустилась по широкой парадной лестнице. Её пальцы крепко сжимали прохладные гладкие перила из тёмного дерева, словно она пыталась найти опору в этой зыбкой реальности. В огромном холле, который обычно был центром утренней суеты, залитом мягким, но отстранённым утренним светом, она остановилась. Её взгляд блуждал по знакомым, но таким чужим предметам. Антикварный комод, старинные портреты на стенах, ваза с увядшими цветами на мраморном столике — всё это казалось частью незнакомого, враждебного мира. Её охватила глубокая, всепоглощающая растерянность. Каждый нерв кричал об опасности, но девушка не имела ни малейшего представления, куда ей идти дальше, какой шаг в этом лабиринте неопределённости окажется наименее катастрофичным.
Единственная мысль, которая, словно луч проблескового маяка в тумане, прояснила её затуманенное сознание, заключалась в том, что ей необходимо покинуть это место. Выбраться из этих стен, которые внезапно показались ей тюрьмой, прежде чем она столкнётся с Антониетой. Антониета... само это имя, прозвучавшее в её мыслях, вызвало у Эмили смесь леденящего страха, обречённости и глубокой, всепоглощающей усталости. Конечно, Антониета наверняка пришла бы в ярость, если бы увидела её, но, как с горечью подумала девушка, Антониета, скорее всего, рассердилась бы в любом случае. Неважно, что Эмили сделает или не сделает, скажет или промолчит — гнев Антониеты был константой, не зависящей от её действий или их полного отсутствия. Это неизбежное, всепроникающее осуждение, подобное дамоклову мечу, постоянно висящему над головой, лишало Эмили всякой свободы воли, превращая её жизнь в череду ожиданий приговора.
64. Вместо эпилога
Глубоко, до боли в груди, вдохнув, Эмили осторожно, словно боясь нарушить хрупкое равновесие, потянула на себя тяжёлую дубовую дверь. Та с неожиданным скрипом распахнулась, и свежий, бодрящий, почти осязаемый воздух мгновенно окутал её, вытеснив затхлую, душную, пропитанную напряжением домашнюю атмосферу. Это было спасением. Апрельское утро было поистине чудесным, словно сама природа, исполненная сочувствия, пыталась залечить глубокие душевные раны Эмили. Воздух был прохладным, но не колючим, он был наполнен свежими, терпкими ароматами талой земли, распускающихся почек и нежной, едва пробившейся зелени, обещающей возрождение.
Над головой раскинулось ослепительно голубое, бездонное небо, такое чистое и прозрачное, что казалось, сквозь его необъятную лазурь можно заглянуть в саму вечность, увидеть далёкие, недостижимые миры. По его бескрайнему простору лениво, почти неподвижно плыла всего одна-единственная белая пушистая тучка, словно одинокий парус в бескрайнем, полном надежд океане — или, быть может, как одинокая Эмили, ищущая свой путь. Ярко-жёлтое солнце, уже поднявшееся достаточно высоко, щедро, без остатка дарило своё живительное тепло, окутывая мир мягкой золотистой дымкой и обещая день, который мог бы стать прекрасным, если бы только Эмили смогла найти в себе силы поверить в это.
Девушка шла по дорожке, посыпанной светлым гравием, хруст которого под её лёгкими туфельками казался неожиданно громким в утренней тишине раскидистого сада, только-только пробуждающегося от зимней спячки. Она миновала сочно-зелёные кусты сирени и жасмина, на которых уже начали набухать плотные упругие почки, обещая скорое цветение. Она прошла мимо аккуратных клумб, где уже пробивались к свету первые ростки нарциссов и тюльпанов, готовые вот-вот распуститься и залить сад буйством ярких, чистых красок. Каждый шаг по мягкой, влажной от обильной ночной росы траве на широкой лужайке приносил Эмили необъяснимое, почти физическое облегчение, словно утренняя влага и свежесть смывали накопившуюся тяжесть с её измученной души.