у и другие, рожденные страхом, по-настоящему правят человеком, ясно осознавал Поджогин, а страх лишь их основа. Одновременно с этими чувствами, в человеке жила и живет трусость, как нормальное явление и качество каждого. Но трусость оправданная, трусость защитительная. Трусость позволяющая действовать не безоглядно и избирательно. Трусость, заставляющая выбирать из множества способов достижения цели самый безопасный и самый приемлемый путь. Трусость, обратившая страх на пользу человека. – Конечно, – продолжал убеждать незримого собеседника Сергей Михайлович, – иногда (и это доказывает вся история человечества) страх поглощает всего человека и становится уже не основой для чувств, а одним из чувств и, пожалуй, даже самым главным чувством данного человека. И тогда страх в полной мере охватывает его, давлеет над ним и руководит человеком. Но это уже другой страх. Это не тот страх, о котором я говорю, – вслух произнес Сергей Михайлович, – а просто СТРАХ. И, как только такой СТРАХ овладевает человеком, трусость становится самым главным его чувством и человек становится трусом. И он уже теряет все остальные чувства или контроль над ними. И тогда человек ПРЕДАЕТ. Предает любовь, ближнего и отечество – подумал Поджогин... Такие мысли к Сергею Михайловичу раньше не приходили и, возникнув теперь, они его охватили полностью. Прошедшая жизнь пронеслась перед его глазами за одну секунду. Снова, как наяву, он увидел себя со стороны. Увидел свое испуганное лицо, когда на него кричал начальник. Увидел себя бредущим домой в подавленном состоянии. Увидел свои поникшие веки под пристальным взглядом Ирины, и многое другое, о чем стыдно было думать и за что приходилось краснеть. *** – А что же я. Неужели я трус? Неужели – резко воскликнул Сергей Михайлович, – страх стал главным моим чувством и стал СТРАХОМ. Почему, в конце концов, я должен уволиться. Почему не оправдываюсь, не защищаюсь, не нападаю, наконец. Почему не решусь и не подойду к Ирине. Ну, прогонит, ну не согласится, но ведь буду знать наверняка, и не мучаться от неизвестности. И, наконец, пора кончать с холостой жизнью. – Мямля, тряпка, размазня, – не щадил себя Поджогин. – Надо решиться и что-то сделать завтра. Нужно проявить волю и показать себя. Уничтожить в себе труса. Уничтожить СТРАХ. Да, мы все можем бичевать себя наедине, но можем ли мы это сделать вслух, высказать все перед другими. Способен ли я на это, думал Сергей Михайлович, и не находил ответа. – Нет, надо на что-то решиться, – наконец осознал он, и остаток ночи прошел хоть и без сна, но все же спокойно. Часть 7. Утро. Ровно в 9.00 Сергей Михайлович был на работе. Бессонная ночь почти не оставила следа. Гладко выбритый и аккуратно одетый, он производил хорошее впечатление. Глаза приобрели какой-то доселе невиданный блеск и поражали уверенностью. В руках он держал большой букет ярко-алых и изумительно ароматных роз. Начальник сидел у себя в кабинете и Сергея Михайловича не вызывал. Ирина принесла, как всегда, крепкий чай. За соседним столом слышалось ворчание Бирюкова. Валерий Гавриков заполнял какие-то карточки - то ли “спортлото”, то ли еще какой лотереи. Все были заняты своим делом. – Сейчас, или никогда, – решился Сергей Михайлович. – Ирина, – он не узнавал своего голоса. – Ира, – повторил он и, наконец, уверился, что поступает правильно. – Выходи за меня замуж. От неожиданности девушка поставила стакан мимо стола, и горячий чай большим мокрым пятном лег на стул. – Хорошо, – это все, что она сказала. Но глаза, глаза говорили совсем другое. – Какой же ты мямля, – читал в них Сергей Михайлович, – что же ты молчал раньше. Конечно, я согласна и давно. Бирюков перестал ворчать и молча смотрел на них. – А Вам, Иван Калистратович, я бы посоветовал отдохнуть и внимательно посмотреть на окружающих. Все работают ничуть не хуже Вас, а может даже лучше. – Эти слова Сергей Михайлович произнес без издевки, а, скорее, с сочувствием и они не встретили сопротивления или отрицательной реакции со стороны Бирюкова. Все были поражены. – Что с Вами, Сергей Михайлович, – раздалось из разных углов. – Я переродился и убиваю в себе СТРАХ. Ответ Поджогина прозвучал четко и внятно. Подняв голову, Сергей Михайлович твердым шагом направился в кабинет начальника... Хлопок закрываемой за ним двери показался окружающим выстрелом дуэльного пистолета. Не зная что сказать, все оглянулись на Ирину - та стояла возле мокрого стула, и смотрела на пустой стакан счастливыми глазами... Эпилог. Через месяц, на свадьбе Поджогина Сергея Михайловича и Ирины, теперь тоже ставшей Поджогиной, начальник громче всех кричал горько, веселился от души и рассказывал гостям о том, какие замечательные сотрудники у него в Управлении. Теперь для Сергея Миайловича он не был НАЧАЛЬНИКОМ, а был просто... /впрочем, имя, отчество и фамилию этого человека оставим неизвестными/. ©, Москва, 29.03.85 г. (в ред. 1997 г.), В.И.Стройков ПОСЛЕСЛОВИЕ, от Автора Эту повесть, названную мной “Сон” /фантазии на темы жизни/, я задумал написать совершенно случайно под влиянием испытанного мной чувства, о котором, в частности, упоминается в самой повести. События повести частично придуманы, частично взяты из жизни, из пережитого, из услышанного, из увиденного. Имена и фамилии героев полностью вымышлены, хотя их прототипами послужили реальные, живые люди, с которыми мне приходилось работать, встречаться, дружить в юности. Главного героя повести я наделил немного своими знаниями и привычками, немного – придуманными и немного – присущими привычкам и образом жизни известных мне людей. Мысли героя о СТРАХЕ и роли СТРАХА в жизни человека и развитии общества полностью принадлежат мне. Имея юридическое образование, опыт работы народным судьей и адвоката, общаясь со многими людьми с разными характерами и судьбами, я в своих воззрениях на природу СТРАХА опирался не только на собственное мироощущение, но и на высказывания других людей – высказывания, которые ложились на уже подготовленную почву моего осознания природы страха как такового и его роли. Эта – моя оценка СТРАХА была вложена мной в уста и размышления главного героя. Начал писать эту повесть я еще в марте 1985 года. Вначале очень небольшая, она двенадцать лет лежала в моем столе, и я к ней не прикасался. Можно сказать, я о ней “забыл”. Никогда в моих мыслях не было намерения опубликовать повесть – тогда еще небольшой рассказ. Однако, когда в 1997 году – в год своего сорокасемилетия я случайно прочитал то, что было написано, увидел, что рассказ следует переделать, дополнить и я начал его править. Постепенно рассказ разрастался, в нем появились новые герои, он разбухал новыми эпизодами и событиями. Окончательная редакция, теперь уже повести, сменялась новой редакцией и, как казалось, последней. Однако, прочитав повесть заново, я ее опять дополнял, правил, и это послесловие пишу к уже окончательной редакции повести. Думаю, на сей раз, последней. Первым читателем моей повести стала моя дочь, уже почти взрослый человек – неполных 16 лет, которая не все, правда поняла, но похвалила – хотя бы за то, что написано больше, чем в ее школьных сочинениях. Об остальном пусть судят читатели, если эта повесть до них дойдет. Автор