Акира уверенно петлял между деревьями, сменяя развилку за развилкой, пока дорога не стала настолько крутой, что валуны, окаймлявшие её, теперь превратились в настоящую лестницу. Когда они добрались до относительно ровной площадки, окруженной камнями, Акира спешился и жестом пригласил Мико сделать то же.
— Дальше придётся идти самой, — сказал он, присаживаясь на камень. — Поднимайся, пока не увидишь пещеру — это логово цутигумо. Помнишь правила?
Мико кивнула. Она ещё не успела осознать будущей опасности, но тело её уже чувствовало. Мико дрожала.
— «Не тревожь её паутины, не говори с ней, ничего не ешь и не пей», — сказала она, стараясь сохранить ровный голос.
— Умница, — Акира улыбнулся и коснулся её руки. — Удачи.
Мико вздрогнула, но руку не убрала. Пальцы Акиры тёплые и мягкие придали ей уверенности, и дрожь, будто по волшебству, утихла. Возможно, это и было волшебство.
Каменная лестница, скользкая от влаги, становилась всё круче, а ступени — всё выше, и вскоре Мико запыхалась. Приходилось останавливаться и, хватая ртом воздух, успокаивать дыхание. Но она не позволяла себе останавливаться надолго, потому что чем дольше она стояла, тем больше сомнений врывалось в мысли. Когда она шла, всё внимание захватывали шаги и дыхание и громкий стук сердца, не давая ей повернуть назад.
Мико никогда не встречалась с цутигумо, даже не видела её изображений, лишь слышала пугалки и стишки, что рассказывали деревенские у костра.
Цутигумо плетёт паутину.
Цутигумо опять голодна.
Она спрячет тебя в тугой кокон,
Ядом сдобрит и съест до утра.
Кто-то говорил, что цутигумо — огромный паук больше любого человека. Другие рассказывали, что у цутигумо паучье брюхо и женское лицо. Третьи к лицу добавляли ещё и груди. Кто из них был прав, Мико не знала. Впрочем, совсем скоро она перестанет мучиться догадками.
Чёрная пещера уходила вниз — вглубь холма. Из провала веяло прохладой и сыростью. Мико переступила с ноги на ногу, собираясь с мыслями и остатками храбрости. И, не позволяя себе растерять их последние капли, шагнула в темноту.
В пещере оказалось вовсе не темно. Как только глаза немного привыкли, Мико разглядела, что стены светятся зеленью, будто бы в них были замурованы тысячи маленьких светлячков. Этот свет, пусть и слабый, всё же позволял разглядеть пространство. Хотя разглядывать здесь было нечего — голый камень.
Мико уходила вглубь, всё ниже и ниже и старалась не обращать внимания на оглушительно колотящееся сердце. Мико не сомневалась, что билось оно так громко, что цутигумо уже наверняка её услышала. Пальцы на руках онемели и стали холоднее льда.
Когда выход из пещеры остался далеко позади, проход начал расширяться, на стенах и потолке начали появляться обрывки паутины. Они колыхались от сквозняка и на серебряных нитях тускло блестели, отражая зелёный свет, капли влаги.
Не тревожить паутины.
Мико стала ступать осторожнее, стараясь обходить серебряную вязь на приличном расстоянии — насколько позволяло пространство. Скоро проход превратился в большой зал, своды которого поддерживали щербатые каменные колонны. Здесь тоже всё было в паутине. Она была прочнее и толще, оплетала колонны и стягивалась к большому каменному трону в самом центре.
Трон был пуст.
Мико огляделась. Из зала вели ещё три прохода. Куда ей направиться?
«Ладно. Начнём по порядку», — решила она и направилась в правый коридор. Но, подойдя ближе, замерла. Голоса. Нет, ей не могло показаться. Из коридора слышались тихие голоса. Мико зажала рот ладонью, страх горячей волной взобрался по спине и обжёг грудь.
— Не тебе выставлять условия, — сказал низкий, но явно женский голос.
— Мы оба кое-что потеряли, — ей отвечал мужской. — Так что…
— Ты потерял гораздо больше. И хочешь гораздо больше. Так что ты должен умолять, а не ставить условия.
Цутигумо? Цутигумо занята гостем. Вот так удача! Мико попятилась. Нужно проверить другие проходы, пока они разговаривают. Мико сомневалась, что правила посещения пещеры распространялись и на гостя цутигумо, и если он заметит Мико, то ей несдобровать — сожрут на пару с паучихой и не подавятся.
Средний проход привёл Мико точно куда нужно — ещё один зал, снизу доверху заваленный золотом, драгоценными камнями, доспехами и оружием. Здесь было всё: от монет до золотых ваз, от самурайских доспехов до золотых одежд. Ножи, мечи, копья, луки. И много-много паутины. Мико обвела взглядом завалы. И какой из этих мечей способен поразить ёкая? Каждый? Можно выбрать любой?
«Схвачу крайний и на выход», — решила Мико и потянулась к ближайшему мечу.
— Кто здесь?
Рука задрожала. Знакомый голос поразил Мико молнией, заставив мгновенно обернуться. На входе в зал стояла Хотару. Бледная и напуганная, она смотрела на Мико во все глаза и прикрывала рот дрожащей ладонью.
— Что ты тут делаешь! — зашептала она, с опаской оглядываясь. — Если она тебя увидит, тут же убьёт! Ты должна немедленно уйти!
Слова сорвались с губ прежде, чем Мико успела вдохнуть.
— Хотару?
— Уходи, прошу тебя! — Хотару бросилась к Мико. — Ты не должна была меня видеть!
Мико схватила хотару за руку. Это была она! Тёплая, живая, настоящая! Глаза Мико наполнились слезами.
— Я тебя искала! Так долго! Прости меня, прошу, прости! Пойдём со мной!
Хотару заключила Мико в объятия и… поцеловала в губы. Мико дёрнулась и отстранилась.
— Ты что делаешь?! — на язык скользнула горечь и он тут же онемел. Онемели и губы. — Ты…
Хотару снова заключила Мико в объятия. Мико пошатнулась. Зал вдруг потускнел и закачался.
— Всё хорошо. Всё хорошо. Я рядом с тобой, — шептала Хотару, поглаживая Мико по голове. — Не бойся. Ты в безопасности.
Мышцы свело судорогой. Мико хотела закричать, но голос не слушался — из горла не вырвалось даже сдавленного хрипа. Она прижималась к тёплому телу сестры и едва могла дышать. Руки повисли безвольными плетями, ноги уже не держали ослабевшее тело, но Хотару не давала ей упасть, покачивая в своих руках.
— Всё хорошо. Засыпай. Засыпай. Засыпай…
«Когда свинья не боится смерти, мясо её вкуснее. Страх портит кровь», — отчего-то вспомнились слова отца, и Мико провалилась в темноту.
====== Глава 6. Бабочка в паутине ======
— Чтобы выковать действительно хороший меч, мало уметь бить молотом под правильным углом. Катану нужно чувствовать, понимать. — Отец вытер рукавом вспотевший лоб, опуская боккен{?}[деревянный тренировочный меч]. — Для этого надо уметь ею владеть.
Мико, стараясь отдышаться, ослабила хват и кончик боккена копнул землю. Отец бросил на неё осуждающий взгляд — так делать было нельзя. Но боккен из дуба был слишком тяжёлым для её рук, а пользоваться более лёгким боккеном из бука отец запрещал.
— Тяжёлый, — зачем-то попыталась оправдаться Мико, хотя знала, что отца этот ответ не устроит.
— Это потому что ты работаешь руками. Руки должны быть расслаблены. Весь вес меча на спине. — Он ударил Мико между лопаток. Не больно, но обидно.
Мико всё это знала, тысячу раз знала, но нужные движения давались с трудом. Её тело тело менялось, отвечая зову природы — Мико уже исполнилось пятнадцать. Бёдра стали шире, ноги — толще, груди — тяжелее, и ката{?}[формализованная последовательность движений, связанных принципами ведения поединка с воображаемым противником], которые раньше получались так легко, теперь будто бы приходилось учить заново.
— Сделай тысячу кесагири{?}[удар мечом наискось, как правило, разрубает противника от плеча к бедру], — велел отец.
— Сколько?!
— После пятисотого у тебя настолько устанут руки, что ты начнёшь делать удары правильно, — отец отошёл к дому и сел на деревянный пол энгава{?}[открытая веранда в традиционном доме в Хиношима]. Отложил боккен, сложил руки на груди и уставился на Мико. Он не уйдёт, пока не насчитает тысячу ударов.
Мико глядела на него в ответ, не решаясь приступить к заданию. От одной мысли о том, что ждёт её в ближайший час — тело пробивало дрожью. Она уже представляла как будут выть от боли руки, как заломит спину и как завтра она будет реветь, пытаясь взять хоть что-то тяжелее сестринского веера. Эти мысли и боль, что ещё не наступила, сковывали тело.