Хорошо еще, что Эсме попала в заброшенный сад. Пестрокрылые любили такие, где не надо тратить лишних сил и времени, скрываясь от людей. Летом вместе с другими студентами она прилетала в похожий на практику. Уже во время первого занятия стало очевидно, насколько сильный у Эсме дар. И началось кружение от побед: от маленьких до все более значительных.
Вот и закружило.
В последний Вихрь. В заброшенный сад.
Очень даже символично.
Дар Эсме легко подпитывался от цветочной пыльцы, но сохраняя силы, она теперь почти не летала и осторожно перебиралась по стеблям из одного бутона в другой.
Куст дикой розы был очень красивым – будто кудрявые розовые облачка плыли в зеленом небе.
Он рос у каменной стены, там, где сад взбирался на холм, и откуда открывались прекрасные виды на долину внизу, извилистую реку и лес, начинавшийся на противоположном берегу.
По крайней мере, Эсме не заскучает. Она будет наслаждаться природой, и собственными глазами увидит то, о чем в Эльгере слагают легенды и поэмы: дивное очарование Осени и пугающую, как магия Рессе, красоту Зимы.
2
Осень оказалась талантливой художницей.
Ничуть не хуже весны и лета. Просто она выбирала иные краски. И не любила зеленый, меняя его на желтый, оранжевый, коричневый. В синеву она плеснула серого, отчего небеса выглядели прохладными даже в солнечный день. Но этот оттенок удивительно подходил все время меняющейся картине. И острые штрихи птичьих стай подходили беспокойному нраву речки, спешившей на юг вслед за птицами.
Нарисовавшись, художница Осень играла в саду, взлетая на отяжелевших солнечных лучах, как на веревочных качелях. Солнце больше не грело, лишь рассеивало повсюду жидкий янтарь и золото. Прохладные ночи делали его червонным, добавляя гранатовую и рубиновую пыль. Эсме забывала о своем незавидном положении и с восторгом смотрела на сад и долину внизу.
Еще далекая Зима предупреждала о своем приближении ночным холодом и проникала во сны пугающей бесформенной тенью.
Даже во сне пестрокрылая зажмуривала посильней глаза и отворачивалась.
Однажды, когда стайка перелетных птиц курлыкала в небе, прощаясь с рекой и лесом, ей вдруг ответил треск мотора. Мотоцикл пророкотал за глухим забором, скрипуче отворились железные ворота, впуская еще рычащую машину и ее облаченного в темную кожу хозяина. Мужчина снял шлем, и тонкие русые локоны рассыпались по плечам плечам оголившимися виноградными лозами. Оставив мотоцикл под навесом, он повозился с замком и скрылся в доме.
Отвыкший от людей дом, ворчливо скрипел половицами и несмазанными дверными петлями, плевался гарью из каминной трубы и устало мигал дрожавшими от напряжения лампочками.
Испугавшись неожиданной компании, Эсме быстро успокоилась, напомнив себе, что ее не заметить в большом саду. Зато добавится еще одно развлечение – кроме природы, наблюдать за человеком.
Если это вернулся хозяин дома, он не был заботливым. Не спешил очистить усыпанное листвой крыльцо, открыть выцветшие ставни. Даже печку не всегда топил и редко включал в комнатах свет, будто его устраивали холод и темнота. Через несколько дней дом все еще выглядел необжитым. Скорее потревоженным. И раздраженным тем, что кто-то нарушил его скудный покой.
Мужчина появился на улице лишь раз, разбудил огрызающуюся машину и исчез на ней. Вскоре он вернулся с раздутыми пакетами, в которых гремели бутылки и выглядывал длинный белый батон.
С бутылкой и батоном в руках человек впервые вздумал прогуляться по саду.
На всякий случай Эсме приготовила щепотку пыльцы – тратить ее на заклинания невидимости не хотелось, но что, если придется? – и притаилась в своем цветке, сложив поплотнее крылья.
Мужчина медленно ходил по дорожкам, часто останавливался, выравнивая тяжелое дыхание. Лениво осматриваясь, он делал несколько глотков прямо из горлышка бутылки и шел дальше. Пока не забрался в дальнюю часть сада, на самое высокое место – у глухого забора и куста дикой розы.