В глухую морозную Крещенскую ночь российскому обывателю приснился странный сон. Почему-то «летний сон».
А сон такой: плывут, значит, по Волге-матушке не то челны, не то струги, а на них — «народные избранники». А на обоих берегах — многочисленный народ радуется и кланяется. Одним словом, Расея.
Странный сон, не правда ли?
И кто-то орет во всю глотку старинную песню на свой лад:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают лица те же —
Милой родины сыны.
На переднем — Стенька пьяный,
С гнутой рельсою вдвоем:
— Пей — гуляйте, россияны!
Однова пока живем!
Я принес, народ, вам волю —
Хошь, работай, хошь, торгуй,
Хошь, цветочки рви по полю,
Хошь, пляши, а хошь, воруй.
А вокруг Стеньки вьется, помахивая платочком и работая бедрами, тетка Фроська Войтиха:
Хоша режьте, не смолчу —
Бобку Клинтона хочу!
Потому что как у нас
Дымократия чичас.
Ух-ха! У-ха!
Рази я старуха?
А сбочь Стеньки-атамана сидит на чурбаке, наяривая на саратовской гармошке с колокольчиками, Филька Хомяк:
Г-ганите кур со двора!
Поросят кормить пора.
Потому как на хрена
Тратить столечко зерна?
На самом же краю сидит, вцепившись пальцами в борт (не спихнули бы!), Мишка Плешивый и подвывает:
Не толкайте, братцы, в воду,
Не мочитесь мне на плешь.
Не хочу я плыть к народу,
Не хочу на дно, хоть режь!..
Но на Плешивого никто не обращает внимания: всем надоел. Стоп-кадр: с берега народ кланяется, кланяется и кричит:
Буде здрав, народный царь!
Комбояр по морде вдарь!
Рядом же с Плешивым, раскачивая челн, в позе Ивана Сусанина стоит Вольфик Жирик и, слегка подкартавливая, исполняет патриотическое (на мотив «Интернационала»):
Сапог в Индийском мы обмоем,
Пройдем насквозь чеченский лес.
И, как положено героям,
Ведет нас Пашка Мерседес.
А будет хлеб копеек в двадцать,
А водка будет три рубли.
И будут жулики бояться,
А пиво — прямо из земли.
А на самом носу возникает дядя с огромной генеральской фуражкой, черной повязкой пирата Билли Бонса на левом глазу и трубно рыкает:
Над Россией нет рассвету,
Где-то Муромец Илья.
Не рыдайте, личность эту
Заменю свободно я!
На Руси порядка нету,
Много красного хамья.
Если надо Пиночета,
Пиночетом стану я.
В царской Думе — дармоеды,
А в казне — мышей возня.
Обречен я на победу, —
Голосуйте за меня!
Ты, народ, с жульем не лайся,
Я бандитов враз — к нулю,
А Гайдара и Чубайса
БАМ доделывать пошлю.
А Филька не унимается и наигрывает, приклонив голову к гармони и наяривая колокольчиками:
Г-ганите кур со двора!
Там в курятнике дыра.
Лебедь — птенчик еще тот:
В белых перьях черный кот.
Неожиданно меж кафтанов и зипунов высовывается пухленькая особа, коей назначено было ведать сирыми и каликами (народным прозвищем — Эллочка Людоедка), и частит скороговоркой:
Говорю я, Людоедка,
Это точно, как часы —
Если меньше станет предков,
Больше будет колбасы.
Но тут же Эллочку отпихивает центнерообразная Дульцинерия Дворская, трясет телесами и жабьим голосом квакает, заглядывая Стеньке в рот:
Атаман! Атаман!
Загляни себе в карман.
Выкидай-ка, мать твою,
Хамакадную змею.
Атаман Стенька смотрит мутными глазами, соображает и достает из объемных шаровар извивающуюся не то персицку княжну, не то змею Хамакаду, сжимает в кулаке и взревывает:
Волга, Волга, мать-сударка,
Волга, русская река!
Не видала ты подарка
От уральска мужика.
Вот, прими себе в награду! —
И швыряет в ширь хмельну,
Вместе с рельсой, Хамакаду
В набежавшую волну.
— Что ж вы, черти, приуныли?
Ну-а, Филька, черт, пляши!
Прикажи-ка, чтоб налили
За помин ее души.
Филька же в припляс наяривает на гармошке:
Г-ганите кур со двора!