Проверив окна в зале, закрыв дверь на щеколду, Маркус пошел на кухню. Неловко споткнувшись о порог, он чуть не упал вперед, на руки, в которых был полароид. Чтобы спасти технику, постарался посильнее расставить ноги, схватил фотоаппарат за ремешок и резко выгнулся назад. Падения удалось избежать, но сердце стремительно стучало где-то в районе пяток. К счастью, фотоаппарат остался цел, однако неожиданно раздалось жужжание, поползла карточка. Когда Маркус спасал технику, он случайно нажал на спусковой механизм, потратив бесценный снимок. В одной кассете было десять штук, три из них уже потрачены.
С досадой кинув белую карточку на стол, Маркус направился наверх, спать.
***
Мобильник разрывался знакомым мотивом, проникая сквозь пелену сна, отдаваясь странным эхом. Мужчина потянулся и с закрытыми глазами нашарил на тумбе сотовый.
— Да? — хрипло спросил он.
— О, жив, — весело раздалось на том конце провода. — Если только в тебя не вселился какой-нибудь демон и не выдает себя за тебя.
— Вроде я в себе, — Маркус зевнул. — Ты чего звонишь ни свет ни заря?
— Вообще-то, время глубоко за полдень. Ты уехал музу возвращать или дрыхнуть?!
— Ты погоди, в таком доме только ужастики клепать. Высплюсь наконец и составлю тебе конкуренцию, потеснив с полок бестселлеров.
— Твой удел — романы, Маркус, — язвительно произнесла Лил. — Так всегда, у тебя нет личной жизни, но ты пишешь про нее, а у меня ни разу не тряслись поджилки от страха, хотя пугать других людей могу.
— Ты чего звонишь?
— Вечером к тебе приеду, есть новости, — вздохнула Лил.
— Быстро ты, однако.
— Ну, это ты можешь себе позволить на пять лет выпасть из рабочего режима, — подколола Лил. — Мы, писатели попроще, пашем как пчелки, чтобы радовать фанатов.
— Ага, а потом выходит чтиво как с конвейера.
— Ой, завидуй молча, — усмехнулась Лил. — Если ты за сегодня не напишешь и строчки, я тебе ничего не расскажу!
Короткие гудки. Лил, как всегда, оставила за собой последнее слово. Нашарив халат, Маркус встал с постели и направился на кухню порадовать себя кофе. Пока светло, он хотел прогуляться по окрестностям.
Деревья стройными рядами огибали узкую тропинку, а их кроны защищали от дождя и солнца. Сладковатый запах разносился по округе, разлетался с трелями птиц, развеивался ветром. Маркус шел вперед, размышляя об описаниях природы в своих прошлых книгах. По правде говоря, он уделял им мало внимания, зная, что, когда читатель берет в руки роман, он не нацелен узнать, какого оттенка был лист на третей ветке пятого слева дерева, или как алела ягода на кусте дикой малины. Он сам, как правило, подобные описания пропускал, потому и своих читателей мучить не мог. Однако сейчас, будучи ближе к природе, писатель задумался, насколько справедливым было игнорирование таких красот. Он даже достал блокнотик, взятый специально для такого случая, и сделал пометки, что дерево может быть похожим на танцующую дриаду, а куст на нахохлившегося ежа. Птица имеет полное право величественно восседать на мрачной ветке, считая, что дерево — ее вассал, а белка — любопытно выглядывать из дупла, держа на прицеле орехомета. Так Маркус назвал оружие, один из снарядов которого прилетел прямо ему в лоб. Оставалось лишь поднять ядрышко фундука с земли и показать белке язык. Пока никто не видит.
Когда солнце склонилось к горизонту, Маркус уже вернулся к дому. Отперев дверь и пройдя на кухню, мужчина поставил кофе. Под столом что-то привлекло его внимание. Оказалось, что это вчерашняя неудачная карточка. Подняв ее с пола, Маркус оцепенел. Колючие мурашки вновь пробежали по телу, руки задрожали, дыхание стало тяжелей. Фотография вышла косой: была заметна часть стола, паркет и сидушка стула. И все бы ничего, если бы поверх нее не проявились ноги, до лодыжек прикрытые белоснежным платьем. На женских ступнях не было обуви, и пола они касались только пальчиками. Больше ничего видно не было, но Маркус точно знал, что никакой девушки тут вчера, когда он споткнулся, не сидело!
Чья-то ледяная ладонь тронула его между лопаток, мужчина тут же отскочил в сторону, выставляя вперед руки и оборачиваясь.
— Ты чего? — удивленно поинтересовалась Лил. — Совсем крыша поехала? Я же крикнула, что вхожу.