— Вот именно поэтому у тебя нет вдохновения! — вспыхнула Лил. — Именно потому, что ты позабыл, как это, совмещать две вселенные. Тебя покинула муза, и ты не можешь написать ни строчки!
— Либо я просто исписался, — примирительно поднял руки Маркус. — Но мне надоели ничего не значащие истории, над которыми разве что бродяжка в парке будет смеяться. Мне хочется написать что-то, что тронет каждого.
— ..импотент, — буркнула Лил.
— Чего?!
— Литературный импотент, говорю, — повторила девушка. Она уже немного остыла.
— А это к чему?
— Просто сравнение прикольное, — усмехнулась Лил. — Ладно, не хочешь верить, не надо. Пусть эта загадочная девушка будет только наложением снимков.
— Вот и ладненько. Так, а где моя выпечка?
— Ты ничего не написал, фигушка тебе с маслом, а не мучное.
Маркус извлек из кармана небольшой блокнот и помахал в воздухе. Лил удивленно смотрела на друга — ей не верилось, что он начал борьбу с затянувшимся творческим кризисом. Маркус, паясничая, начал громко зачитывать свои зарисовки, изображая то белку, то танцующую нимфу, то ежика, притворившегося кустом. Лил громко хохотала и по-детски хлопала в ладоши. Больше тема фотоаппарата в этот вечер вечер не поднималась.
Проводив подругу до гостевой комнаты, Маркус пошел к себе и долго не мог уснуть. В его душе поднялся ураган, идеи беспорядочно проникали в сознание, образы яркими картинками отпечатывались в голове, а мысли складывались в витиеватые предложения.
Лишь спустя несколько бессонных часов до Маркуса дошло, что это То самое. То, что сопровождало его еще пять лет назад. К нему вернулись Вдохновение и Муза...
— Муза? — прошептал Маркус в темноту. Догадка замелькала на задворках сознания, проникая в сердце и пуская в него корни.
Включив торшер, Маркус встал с постели, взял полароид и подошел к окну. Яркая вспышка, ставшее привычным жужжание, и в его руках карточка, которой он тут же стал размахивать. В этот раз долго ждать не пришлось, изображение проявилось почти сразу.
На ветке дерева напротив окна сидела девушка. Теперь Маркус понимал, что она как две капли воды похожа на героиню его первого романа. В руках у нее была книжка в глянцевой обложке, как у той бездомной в парке. Именно в этом произведении девушка играла главную роль. В романе, ставшим первым, но не последним. В том, которым больше всего гордился Маркус: написанным от души и с невероятным желанием донести до читателя свою историю, поделиться мыслями, не думая об ответственности за каждое слово, но четко проводя его через призму восприятия.
Поразмыслив, Маркус достал из дорожной сумки компьютер, сел на кровать, опершись о спинку, открыл белый, до боли знакомый лист и начал игру слов на клавишах:
«Старые пыльные книги с потрепанными корешками, разные жестяные коробки с горкой вечно нехватающих болтиков, доисторический железный велосипед с широким рулем и плетеной корзинкой, картины, прикрытые пыльной тканью, игравшей когда-то роль пышного платья. Детские фарфоровые куколки, плюшевые игрушки и фотографии. Много разных фотографий».
Под утро коллекция фотокарточек на чердаке пополнилась еще одной: девушка, сидящая на дереве с книгой в яркой глянцевой обложке. На ее лице блуждала легкая улыбка, хитрый прищур, который, казалось, не пропускал ни одной буковки, а белое платье, едва прикрывающее ноги, развевалось по ветру. На обороте снимка было написано: «Ко мне вернулась Муза, постараюсь ее не разочаровывать!»
Бессмертие
— Сколько мне осталось? — дрожащим голосом спросила девушка, нервно теребя бланк направления.
— Ну, с подобным заболеванием на этой стадии многие пациенты жили несколько месяцев... порой до полугода, — пространно ответил врач сочувствующим тоном. Наверняка их учат отвечать с таким участием, словно им и правда есть дело до того, сколько осталось пациенту. — В лучшем случае.