А в первом подъезде жил друг детства Гарина. Помнится, когда-то они вместе спекулировали краденной со складов водкой, а теперь тот стал уважаемым человеком — батюшкой. Обзавелся женой и шестью детьми. Видимо, спекуляция водкой — одна из ступеней на лестнице епархии.
На последний подъезд Всеволод старался даже не смотреть. Он уже давно сбился со счета, сколько раз отнекивался от приглашений матери. Ни сытный ужин, ни просьбы помочь с ремонтом никак не действовали на Гарина. Вкусно покушать он мог и в ресторане, не плавясь от укоризненных взглядов, а для ремонта вызвать специально обученного человека. Даже на её эсемески отвечал секретарь, хотя женщина давно перестала писать.
Отношения с матерью сильно испортились в тот момент, когда Всеволод Гарин захотел большего. В какой-то миг ему осточертела жизнь в спальном районе, ловля скидок в магазинах и постоянно требующая ремонта стиральная машинка. Надоела до тошноты, до дрожи в руках и низкого злобного рыка. Тогда он впервые поссорился с мамой, толком не понимавшей, что она сделала не так. Чем не угодила? Разве не стремилась она дать сыну лучшее? Не работала на износ, лишь бы у Всеволода были свежие фрукты? Не вкладывала те самые ценности, передававшиеся из поколения в поколение? Семья, дружба, честность — три кита, стоящие на черепахе мироздания, зовущейся «любовью к ближнему своему».
Мать не понимала сына, а он не понимал мать. Они разговаривали на разных языках. Она твердила о чистоте души и вечном, а он — о «Ферарри» и собственном бизнесе. Всеволод осуждал мать — неужели было так сложно найти богатого мужика, жить припеваючи, не ныкаться по разовым работам, закупаться только в элитных супермаркетах, а лучше вообще заказывать еду на дом? На эти вопросы женщина отвечала просто — мне и так неплохо живется, зато я не чувствую себя измазанной в грязи. Всеволод тогда пообещал, что отправит мать на курорт с лечебными грязевыми ваннами, но она, презрительно фыркнув, попросила не лезть со своим мировоззрением в её. Всеволод и не лез, больше ни разу.
И где он теперь? Мужчина обвел мутным взглядом мрачные дворовые пейзажи. В том самом месте, откуда всё начиналось. Был ли он счастлив хоть раз, после того как оставил прошлую жизнь за гранью понимания? В глазах Гарина замельтешили желтые мушки. Как показалось мужчине — те хотели допрыгнуть до мозга, впиться в извилины мелкими острыми зубами и разгрызть мягкие ткани на бахрому. Впрочем, именно бахромой Всеволод и считал свой мозг во время наркотического и алкогольного опьянения. Мужчина поморщился и принялся тереть глаза, убеждая себя, что не стоит внимания обращать на глюки.
— Эй, слышь? — раздалось позади.
Всеволод оглянулся. Из-за дерева, пьяно покачиваясь, вышла фигура, на ходу застегивая ширинку. В темени Гарин никак не мог разглядеть лица, но сам силуэт странным образом напоминал ему фигуру волка из «Ну, погоди». Длинные ноги, огромные «лапы» и вытянутая морда. Хотя роль последней играл козырек кепки, просто Всеволод об этом не подумал.
— Закурить есть?
— Не курю, — хрипло соврал Гарин, попятившись.
Внезапно ему показалось, что Волк нападет и распорет ему живот, стремясь найти сигаретки или огоньку. По черепу с двух сторон забили железные молоточки, по горлу прошлась волна желчи, вырываясь цунами на ботинки Всеволода. Дыхание участилось, в носу заворочались кровавые смерчи, изливаясь на рубашку редкими алыми каплями.
— Не курю, говорю! — выкрикнул Всеволод, метнувшись к крайнему подъезду. Нажав знакомую комбинацию кнопок, мужчина дёрнул дверь на себя. Ошибся. Спустя секунду об этом сообщил и домофон, насмешливо хихикнув прерывистым звонком.
Гарин вновь положил несколько пальцев на знакомые до боли цифры, казалось, что еще мгновение — и Волк его нагонит. Домофон перестал издеваться над бедолагой и, снисходительно тренькнув, пропустил внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась.
Всеволод очутился в царстве спёртого воздуха, запаха дешёвых сигарет, жженых кнопок и мочи. Когда-то Гарин ненавидел этот запах, теперь он ворвался в ноздри нежными щупальцами, разгоняя поселившиеся там комочки железа. Стоптанный старый ковёр, покрывшийся десятилетним слоем грязи, манил Всеволода как мягкая перина с хрустящими отглаженными белоснежными простынями.