***
В комнате повисло гнетущее молчание. Валрид боялся что-либо сказать, а его величество вновь погрузился в размышления. На время рассказа болезненная серость лица отхлынула от лица, а в глазах зажегся огонек жизненной силы. О сыне тот говорил с гордостью, невзирая на то, что именно он подвел короля к могиле. Вздувшиеся вены на обнаженных руках, горевшие нездоровым блеском глаза и капельки пота на усталом лице лишний раз доказывали, что надежды на выздоровление нет. Король доживал свои последние часы, потому и за пастором послали как раз вовремя.
Свеча, упоенно слушавшая исповедь Дарка, постепенно погружалась в лужицу воска.
— Я ведь не виню Фарадила. Плевать я хотел на Отца-проповедника с его законами бытия! У моего сына свой путь, который он с достоинством пройдет.
— Ваше величество, то, что вы поведали...
— То, что я поведал, не ради Отца-проповедника или Великой Церкви, нет. Я много думал в последнее время и пришел к выводу, что моя жизнь далека от идеальной, но она моя! И именно мне решать, где мораль, нравственность, а где честность и добро. Мне не о чем жалеть. Да даже не жалеть, потому что это глупо. А осознать свою вину, принять, смириться с ней, избавиться все равно не выйдет. Мои ошибки всегда будут следовать за мной, до самой крышки гроба. А раз уж красный атлас на его обивке замаячил впереди, то, возможно, действительно пришло время подумать о себе.
— Но... Ваш сын. Он поступил как идиот. Ведь вы его родная плоть и кровь, а Отец-проповедник говорил о том, что отрок должен почитать отца, невзирая на поступки его, ибо отец дал жизнь сыну.
— И что ты предлагаешь? — усмехнулся Дарк, — Убить его?
— Предать огласке поступок вашего сына! — с жаром ответил Валрид, — Королевству нужен правитель, чистый душой!
Пастор на секунду осекся, глядя в мудрые уставшие глаза его величества. Дарк, может, не отличался светлой и чистой душой, но правителем был мудрым и сильным.
— Я сказал достаточно, чтобы ты понимал, что никакой огласке я ничего предавать не стану. Я умираю, и, увы, никто не сможет меня спасти.
— Неправда! — с жаром ответил Валрид. — Вы исповедались, вам легче, потому что грехи отпущены Отцом-проповедником. Неужто не чувствуете, как огонь их сожрал?
Его величество хрипло рассмеялся. Смех плавно перешел в непрерывный кашель, заставляя тело Дарка скривиться от судороги. Изо рта потекла алая дорожка, стремительно сбегающая к шее, на белой коже которой уже образовался кровавый узор.
— Я устал. Ступай, — сдавленно произнес его величество. — Я сам оплошал настолько, что надеяться на милость Отца-проповедника не приходится. Чувствую, что старуха смерть уже стоит на пороге. Она долго ждала нашего встречи, наточила свою косу настолько, что сможет вкусить моей души.
Валрид услышал в королевском приказе уйти стальные нотки и принял тяжелое решение оставить Дарка наедине со своими мыслями, хотя писания Отца-проповедника приказывали поступить иначе. По духовной традиции церковник должен был заставить потерянную душу говорить, исповедовать свой грех.
Пастор чувствовал, что не все было сказано королем, что чернь все еще сидит внутри.
— Ваше величество, продолжим исповедь завтра?
— Думаю, завтра в этом не будет никакой необходимости, но у нас еще найдется возможность поговорить.
Оставив на тумбочке священное писание, Валрид, задумчиво перебирая четки, вышел из королевской опочивальни.
— Возможность поговорить... целая вечность. — Дарк усмехнулся в пустоту темной комнаты.
Свеча на прикроватной тумбе доживала последние минуты, но огонь упрямо боролся за жизнь.
***
Валрид вышел из замка — у пасторов всегда было преимущество, их не обыскивала стража. К тому же мало кто обращал на них внимание, многие, завидев церковников, старались спрятаться в самый темный угол. Ходило поверье, что пасторы могут чувствовать грех, разъедающий душу, и большинство попросту не хотели увидеть осуждение, предпочитая до конца дней нести свою ношу.
Валрид спокойно направился в сторону Великой Церкви по самому темному, но короткому пути. Ворье и местные разбойники старались обходить все, связанное с Отцом-проповедником, стороной, а перебираемые с тихим перестуком четки свидетельствовали о том, что Валрид — служитель веры.