Она протянула руку чтоб погладить дочь по волосам, Лоренца чуть отстранилась, мама вздохнула:
— Колючка и есть. Там хорошо. Море удивительно красивое. Сосны… Воздух чудесный.
— Ты же там не была!
— Фотографии видела. И рассказывал он… Лара, ну что случилось? Тебе тут плохо?
— Мам, ну сколько раз я просила…
— Хорошо, Лоренца, Лоренца! Придумала тоже. У тебя красивое имя, зачем еще… — мама явно проглотила слова «кличка какая-то», или что-то не менее обидное, — зачем это?
— Мне нравится.
Лоренцей она стала лет в девять-десять, когда втайне даже от мамы пересочиняла любимые книги так, чтобы у главных героев оказалась младшая сестра, которая делила с ними все тяготы и исправляла то, что в книжках казалось несправедливым и неправильным. Настоящее имя для героини Жюля Верна не подходило категорически и немного подумав, она решила назваться Лоренцей — звучало по иностранному, на Ларису похоже, а большего ей было и не надо.
А потом оказалось так удобно, слыша бабушкино «Ле-ерик!» сказать себе: это не про меня. Я — Лоренца.
Лоренца была смела и красива. Она распускала волосы и хохотала в голос, читала что нравится, смотрела кино про межзвездные перелеты и радовалась жизни. Быть Лоренцей оказалось так здорово, что Лариса просто в ней растворилась, уступив прославленных книжных героев, себя и свою жизнь.
Знала про ее тайну только мама. Но и она, похоже, не совсем поняла.
— Неужели тебе трудно? — проворчала Лоренца, — такая малость.
— Да нетрудно, — согласилась мама, — покажешь что нарисовала?
И они сидели на диване, прижавшись друг к другу, и рассматривали эскизы, пока отчим не крикнул, что ужин готов — стряпали поочередно. Лоренца ела острые, изумительно вкусные, кусочки курицы и разглядывала календарь на стене. Тихое море, две лодки, светящиеся мягким желтым светом. Рука держит игрушечный кораблик — или настоящий? Ведь может быть, что это нечеловеческая рука? Под водой таится город. Не руины — живой, окна светятся, на улицах лодки вместо экипажей. «Вот к такому морю я бы поехала», — подумала она. Если, конечно, это добрый город.
На следующий день Лоренца встретила бабку. Теперь она была рада уехать хоть куда. И главное увезти маму. Та перед отъездом кинулась по магазинам искать новые купальники, пляжные туфли, еще какие-то страшно нужные вещи. Лоренца вызвалась ее сопровождать, хотя терпеть не могла хождений за покупками — если, конечно, это не магазинчики, торгующие художественными принадлежностями. Но мама была слегка близорука, она и знакомых-то в толпе упускала. А если зароется в наряды, тем более ничего не заметит, хоть из пушки стреляй. Лоренца же была начеку и в любую минуту готова увести маму прочь, дабы не дать ей столкнуться со старухой в черном.
Ночами ей снились змеи. Волны, бьющиеся о берег. Странно живые деревья.
Путешествие оказалось довольно приятным. Машина у отчима была удобная, музыку включали хорошую. Ажуолас отказался от обычной вежливой сдержанности и они хорошо поболтали почти всю дорогу. У них нашлось много общих интересов и Лоренца понадеялась, что когда-нибудь они подружатся. Когда узнают друг друга получше и привыкнут — она к новой стране и семье, он — к тому, что через десять лет после гибели матери отец снова женился.
Погода стояла нежаркая, но солнечная, еда в маленьком ресторанчике на полпути — вкусная. Слегка побаливал живот, но когда он болит каждый месяц, можно научиться с этим справляться.
И дом ей понравился. Он был деревянный, но основательный, прочный. Отчим, хотя и оснастил его всеми удобствами, сумел сохранить налет старины. Он его еще и приумножил: лампа на веранде, похожая на керосиновую была приобретена в комиссионном магазине, какую-то мебель и медную посуду тоже покупали специально.
Мама вытащила из сумки аккуратно свернутую скатерть, вязаную крючком, над которой просидела много вечеров еще в Петербурге. Скатерть легла на широкий дубовый стол — будто всегда тут была.
Видно, фотографии ее впечатлили еще давно, — подумала Лоренца, почему-то немного обидевшись.
Дом ей понравился. На этом хорошее кончилось.
Нет, плохого не было. Отчим с самого начала относился к ней прекрасно, с мамой они всегда были друзьями, Ажуолас, хотя опять отстранился, был все же отличным парнем. Жить бы и радоваться. Но не жилось. Море, сосны и песок были прекрасны, дня два Лоренца ими любовалась, на третий все надоело.
Мама с отчимом наслаждались друг другом. У Ажуоласа были друзья в поселке — то ли местные, то ли тоже отдыхающие. Как-то они приходили в гости. По-русски из них говорила только одна девушка с длинными рыжими локонами, словно сошедшая с картины прерафаэлитов. Ей, похоже, не слишком-то нравилось появление в доме Ажуоласа юной особы, пусть и вроде как младшей сестры. С остальными приходилось объясняться по-английски. К Лоренце ребята отнеслись хорошо, даже приглашали с собой на прогулки, но, увы, прогулки были велосипедные, а она так и не сумела покорить двухколесного зверя. Сама мысль о том, чтоб взгромоздиться на это странное сооружение приводила ее в ужас.