Крокет
(Где-то на Дальнем Севере)
— Люблю снегирей! — сказала Сонет.
Морозное окно, возле которого она сидела, разукрашено причудливыми искрящимися завитками. Похожими на огромные цветы.
Кувшинки, колокольчики, орхидеи. Все белые, словно сама Матушка-Зима.
С застывшими гранями лепестков, окантованными каймой короткого ворса цвета лунного неона.
— Опять прилетели? — быстро спросила Окси с экрана ноутбука.
Сестра не отрывалась от чтения очередного письма. Брови нахмурены, большие круглые очки в толстой оправе застыли на кончике носа. Голубые зрачки быстро-быстро бегают слева направо по неровным строчкам.
Сонет вздохнула.
Сама-то она еле закончила пятое письмо, а старшая сестра, похоже, приканчивала второй десяток.
— Да, вот смотри, Окси! — девушка развернула серебристый ноутбук к окну. — Правда, они милые?
Она забралась с ногами на кресло.
Уселась на колени, чуть ли не легла на столешницу, заваленную бумагами, и заглянула в экран, предвкушая реакцию старшей.
Оксана взглянула лишь мельком.
— Сонь! — улыбнулась она. — Ты мне предлагаешь твои пещеры разглядывать сопливые?
— Ой!
Прошла минута.
Сонет ерзала на компьютерном кресле.
Белом, как и весь ее мини офис-кластер.
Ей повезло, что досталось место у окна.
Остальные отделы офиса были дальше.
Окон было четыре. Все выходили на одну сторону.
Оставшиеся три стены покрыты глухим искрящимся инеем.
За стеклянной перегородкой офис дедушки.
Массивный письменный стол, полки с книгами и кресло с высокой спинкой.
Кресло обито бледно-голубым бархатом.
Таким красивым по утру, когда солнце только встает и мягкая обивка мерцает серебром.
Обрамление — белое дерево. Витиеватые объемные узоры. Лошади, олени. Подарок лапландских моряков.
Сонет полюбила это кресло, еще когда совсем маленькой сидела в нем и рисовала каракули разноцветными карандашами на листе бумаги. Или взбиралась на колени к дедушке и задавала десятки вопросов.
Потом, когда Сонет подросла, пришла пора помогать в семейном деле. Старшие братья и сестры выделили ей кластер у окна.
— Это чтобы сонеты вдохновленные сочиняла! — посмеялась тогда Оксана.
Соне тоже было смешно. Она уже давно привыкла к своему прозвищу — Сонет. Спасибо тете Мэри из Соединенного королевства, что однажды давно привезла ей в подарок нотные партитуры со стихами.
Называла ее: "янг фотин мисс" и вела себя чопорно — типичная леди. Потом сказала, что строф в сонете тоже четырнадцать, как и она четырнадцатая внучка дедушки.
С тех пор и прицепилось — Сонет.
Дедушки сейчас не было. Его кабинет со стеклянными стенами пустовал, залитый ярким солнечным светом. Таким светом, который бывает только на севере в безоблачные морозные дни.
— Дедушка называет снегирей подранками, — донеслось из динамика ноутбука. — Надо бы их впустить! Они с вестью!
— Подранками? Почему подранками? — встрепенулась Сонет.
— Это давняя история, — ответила Окси. — Как-нибудь я расскажу тебе. Эти красные пятна у них на груди не просто так.
Сонет встала с кресла и прильнула к холодному стеклу. Прижалась носом.
Три снегиря боязливо переминались на подоконнике. Двое прижались друг к другу, нахохлились. Растрепали перья и стали похожи на маленькие шары с глазами и красными грудками.
Третий снегирь прохаживался по слегка рыхлому насту. Снег лежал уже давно и, некогда бывший пушистым, теперь покрылся скользкой потресканной корочкой льда.
Самый смелый снегирь подходил к оконной раме. Аккуратно тюкал клювом по замерзшему стеклу. Тюк!
Отходил на три шага. Запрокидывал голову вверх. Пытался рассмотреть Сонет сквозь белые узоры. Оглядывался по сторонам.
Снова подходил к стеклу. Тюк-тюк.
Сонет подняла оконную ручку. С трудом приоткрыла примерзшую раму. В щель ворвался ветер и хлопья снега. Закрутил детские письма на столе.
"Вот хорошо-то," — подумала Сонет. — "Теперь никто не скажет, что у меня беспорядок! Это ветер виноват! И вообще, гений господствует над хаосом!"
А вслух сказала: "Давайте уже, заходите! Не май месяц!"
Снегири потихоньку, бочком, бочком зашли внутрь. Сбились в кучку на подоконнике, испуганно озираясь.
Сонет захлопнула раму. От старой потресканной краски на ней отлетело пару маленьких кусочков и, кружась, опустилось на головы птицам.