В оперетте давали «Веселую вдову».
Народу при входе в театр толпилось предостаточно. Традиционно на ступеньках играл духовой оркестр — в этот раз он радовал публику модными аргентинскими танго, кареты и пролетки сменялись автомобилями, дамы благоухали, мужчины были галантны и предупредительны.
Табба прибыла к театру в пролетке, и узнать ее было практически невозможно. Голову ее украшал роскошный каштановый парик, который вполне походил на естественные отлично уложенные волосы, на переносицу были надеты очки в тончайшей серебряной оправе, платье могло поразить даже самых искушенных модниц.
Расплатившись с кучером, госпожа Бессмертная поднялась наверх по ступенькам в поисках своего партнера.
Барон Красинский, одетый в отлично скроенный вечерний костюм, был уже на месте.
Табба приблизилась к нему, сделала маленький изящный книксен.
— Добрый вечер, барон.
Он не сразу узнал ее, от неожиданности вскрикнул:
— Боже, это вы?
— Я вас предупреждала, — бывшая актриса улыбалась. — Вы могли остаться без дамы, не узнав меня.
— Господи, вы прелестны! — барон все еще не мог прийти в себя. — Вы так прелестны!.. Табба, милая…
— Тс-с-с… — приложила она палец к губам и тихо предупредила: — Здесь нет Таббы, а есть, скажем, мадемуазель Бэрримор.
— А имя?.. Имя какое у нас?
— Жозефина Бэрримор.
— Отлично!.. Мадемуазель, я практически влюбился в вас! Я начинаю терять голову.
— Держите себя в руках, барон. Главное, не потеряйте меня.
Они направились к главному входу в театр, вошли в фойе, которое было знакомо Таббе до мелочей, стали подниматься по широкому лестничному маршу.
Изюмов стоял почти на самом верху лестницы, любезно приглашая гостей в театр, раскланивался, улыбался, за что-то благодарил.
Увидев Красинского со спутницей, он согнулся едва ли не в три погибели, проворковал:
— Милости просим, господа. Уверяю, вас ожидает незабываемое зрелище! Как бы от нашей «Веселой вдовы» не стать «веселым вдовцом»!
Бывшая прима в знак приветствия едва заметно склонила голову, а барон поинтересовался:
— Гаврила Емельянович у себя?
— Должны быть у себя. Как доложить?
— Барон Красинский с дамой.
— Сей секунд!
Изюмов заторопился наверх, барон хотел что-то сказать Таббе, но она опередила его:
— Вы хотите познакомить меня с ним?
— Почему бы нет? Любопытно посмотреть, как этот прохвост будет виться перед вами.
— Думаете, он узнает меня?
— Не приведи господь!.. Вас мать родная не узнает! Он с ума сходит от эффектных дам, а здесь тот самый редкий случай… Вы ведь хорошо знакомы с Гаврилой Емельяновичем?
— Мягко говоря.
— Значит, вам также имеет смысл понаблюдать за этой сволочью.
— У вас к нему счеты?
— Да, пару лет я меценатствовал над театром, вложил в его бездарей не одну тысячу золотых, но обещание, которое давал мне сей прохвост, так и не было выполнено.
— Вы желали молоденьких актрис? — насмешливо спросила Табба.
— Зачем же так? Я желал его связей с премьер-министром, но все оказалось пустой болтовней.
Сверху спускался Изюмов.
— Гаврила Емельяныч ждет вас и вашу спутницу, барон, — сообщил он. — Проводить?
— Нет, любезный, я отлично знаю все дороги в этом храме искусств, — ответил Красинский. Табба взяла его под руку, и они двинулись наверх.
— Благодарствую за прекрасные слова, барон! — выкрикнул тот вслед им.
Гаврила Емельянович при появлении в кабинете барона со спутницей вышел из-за стола, развел руки, двинулся им навстречу.
— Боже… Барон! Сколько студеных зим и знойных месяцев прошло после нашей последней встречи?! — приобнял, заглянул в глаза. — Вы решили вычеркнуть меня из своей жизни?
— Если вычеркну, то только кровью! — отшутился Красинский.
Филимонов громко рассмеялся.
— Это почти как клятва! Да, да! Только кровью! — и тут же перевел взгляд на Таббу. — Я сойду с ума. Барон, что вы со мной делаете?! Кто эта восхитительная барышня?.. Мадемуазель, кто вы?
— Жозефина Бэрримор, — грудным голосом произнесла девушка, подавая руку.
— Вы англичанка?
— По отцу.
— Но вы в совершенстве владеете русским!
— Потому что я выросла в России.
— Но голос… Боже праведный, какой голос! Вы — актриса?
— Слишком много вопросов для первого раза, — улыбнулась гостья.