Спустя пару пролетов, проходя мимо зеркала, он совсем не замечает в гладкой поверхности золотой блеск. И от того не вполне понимает, что происходит, когда из зеркала выскальзывают костлявые руки скелета, и ушло и цепко вцепившись в плечо, затаскивают в покрытую рябью поверхность стекла.
— Ну здравствуй, му-же-нек, — едким, пропитанным ядом и вместе с тем певучим тоном раздается над ухом, — соскучился?
Иван промаргивается, обнаруживая себя сидящим на полу, кажется, в том же самом коридоре замка. Только все будто во много тонов мрачнее и темнее, и предметы мебели словно окутаны серо-сизой дымкой. Юноша переводит взгляд вверх и сталкивается с сощуренным блеском золотых глаз, чей обладатель нависает сверху с далеко недружелюбной усмешкой.
«Так…это не очень хорошо», — он осторожно встает на ноги, быстрым движением проводя ладонью по стеклу за собой-поверхность гладкая и твердая, — «Совсем не хорошо».
— Кажется, в прошлый раз наша встреча плохо кончилась для тебя, — произносит Иван, подмечая, что не чувствует предупреждающего укола в боку.
И все же, воспоминания далеко не из приятных — не хочется почувствовать эти руки вновь сомкнутыми на своей шее, видеть столь привычное лицо угрожающе оскаленным.
— Да, — лицо сущности передергивается в раздражении, — Поэтому в этот раз действительно просто поговорим. Пока еще можем…
— И о чем нам с тобой разговаривать? — скептически протягивает Иван, внимательнее оглядывая обстановку — здесь нет солнечного света, льющегося из окон, за ними словно бесконечное пространство мрака.
— Вот так доверяешь кому-то бесценную власть, силу, магию, а он потом по мнимому капризу делит свою корону с какой-то смазливой бездарностью, — тонкие губы поджимаются, мужчина явно игнорируя вопрос юноши, проводит когтем по стене, оставляя глубокую борозду, — Как же была права Яга, нужно было затаиться, и не давать ему даже повода подумать, что происходит на самом деле, и тогда он сломал бы тебя быстрее, чем осознал то, что чувствует, — в голосе сквозит неприкрытая досада — и кто мог подумать, что то мелкое проклятье так аукнется… В любом случае, карты разыграны — я умею признавать поражение. Что молчишь, царевич? Думал, меня больше вообще нет? Бога просто так не уничтожить, а это место, — когтистая рука скользит по стене, пробегаясь когтями по тяжелому гобелену, — Само сердце тьмы.
Иван вполне искренне не понимая, ради чего и о чем ведется этот диалог хмурит брови в ответ.
— Хотя, о чем я, твоя голова не для мыслей предназначена, а для украшения пространства и еще одного дельца, — провокационно усмехнувшись, сущность разворачивается, бросая на юношу полный раздражения взгляд, — Хочу обрисовать тебе пару деталей. Не думаю, что у меня будет другой наместник, — когтистая лапа скользит мимолетным жестом по груди, и Иван отмечает, что она проходится как раз аккурат в том месте, где у Кощея шрам, — Из этого сознания мне уже не вырваться, и с каждым днем… — на какое-то мгновенье юноша ловит в золотых глазах сложный, неоднозначный перелив, в котором тревога смешивается с тоской и злостью, — А тебе, мой пустоголовый друг, не избавиться от иглы, не уничтожив либо ее, либо себя. Улавливаешь, к чему я клоню?
— К тому, что пытаться убить меня тебе не стоит? — хмыкает Иван, ощущая, что воздух вокруг какой-то тяжелый, сдавленный, и легкие словно не насыщаются им.
— И к тому, что ты связан не только с ним, но и со мной, — рот искривляться в раздраженном оскале, — И к тому, что если ты предашь его, то разбудишь таких демонов, о которых даже не подозреваешь.
Последней фразы юноша не ожидал, и искренне теряется, малость опешив.
— С чего мне…
— А что, так уверен, что не разочаруешься, не захочешь сдать назад? Не придешь к выводу, что он для тебя-это слишком? — сверкают гневным блеском золотые глаза, — Влюбленность проходит, и что останется? Он, конечно, мастерски скрывает от тебя в себе все то, что тебе не нравится, что может оттолкнуть … Но это все равно есть в нем, — голос звучит скорее жестко, чем озлобленно.
— Или есть в тебе? — поднимает бровь Иван.
— Это есть в нас, — когтистая лапа оставляет еще одну борозду царапин на стене, явно сдерживая себя от того, чтобы украсить ими лицо собеседника, — ты думаешь, я себе в наместники выбрал невинного агнца? — рот кривится в ухмылке, — нет, мне нужен был тот, в чьем сердце уже есть тьма, и тьма, что может вырасти и разгореться в большое пламя… Ты знаешь о его жизни ничтожную часть, а я знаю все. Когда он остался один, кто оказался рядом? Когда все уходили, оставалась только тьма.
— У меня есть достаточно времени, чтобы узнать, — фыркнув, произносит Иван, но услышанная реплика отдается в юноше неприятной, тревожной досадой, — И он больше не один.
— Оу, конечно, он больше не один, нашел очередную любовь всей жизни, и вот бы жить да радоваться, но вот беда, мы же не можем сожрать нашего любимого муженька, — лицо Бессмертного искажается в гримасе, выражающей сложную эмоцию, и Иван замечает в ней осколки злости, и нечто, похожее на вину смешанную с вожделением, — Хотя порой весьма хочется… — фигура делает шаг к юноше, тот отступает назад, упираясь лопатками в стену-и камень ощущается куда более холодным, чем обычно — Сделать тебе больно, откусить от тебя кусочек, — коготь осторожно, медленно проскальзывает вдоль линии челюсти, пока другая рука упирается в стену над его головой.
Иван, хмуриться, и было думает уложить ладони на грудь мужчины, чтобы оттолкнуть, но ловит себя на том, что определенно не хочет касаться фигуры напротив себя.
— Что это, в конце концов, как не одна из форм любви… Иным только и доступная, — хмыкает сущность, наклоняясь ниже, переходя на неприятно сходные с кощеевыми интонации, — желать причинять страдание, запечатлеться им в памяти навечно. Ты знаешь, что вкус твоей крови — его любимый вкус?
— Ты ненормальный, — выдыхает Иван, ощущая, как его буквально обдает холодом, вздрагивая от выражения лица в сантиметрах от себя.
На мгновение повисает пауза. Сущность сощуривает глаза, и резко отстраняется.
— Как будто ты нормальный, — мужчина злобно оскаливается, — Знаешь, меня так бесит это в тебе.
— Это?
— Лицемерие твое, — буквально выплевывает он.
— Что тебе надо-то от меня? — уже скорее устало-тревожно выдыхает Иван, думая о том, как выбраться и из этого диалога, и из этого места.
— Делаешь вид, что весь из себя такой правильный, и так тебя ранит моя кровожадность, — морщится мужчина, — Но когда трахаешься, вообще об этом забываешь, правда? Потому что тебя заводит и его властность, и мрак в глазах. Но во всем остальном нет, соизволь поумерить свой пыл… Ничего, я научился обходиться с этим, ведь дорогого нежного муженька не расстроит то, о чем он не узнает, то, чего он не увидит… — тонкие губы расходятся в ухмылке, буквально на мгновенье дрогнувшей в подобие печального оскала, — Но не думай, что тьма в нем занимает хоть на йоту меньше места, чем раньше, он лишь лучше ее контролирует.
Юноша нахмуривается, замечая, что местоимения в речи собеседника прыгают, и это только запутывает, множа тревожное смятие.
— Можешь ли ты любить его настоящего, а, царевич? — сущность резко оборачивается, сверкнув глазами, — Все его стороны?
— Я со всеми его сторонами прекрасно знаком, — шипит Иван, поджимая губы.
Ответом звучит глубокая, темная усмешка.
— Ты не был с ним, когда он лил реки крови, ты не знаешь, как он может наслаждаться болью и придумывать самые мучительные пытки, где страдание душевное сплетается с физическим, рождая бесконечную агонию, и как он безжалостен, когда ему нужно получить что-то. Мне казалось, он подрастерял хватку, но после убийства Маревны стало ясно, что нет. Что? — сущность с удовлетворением ловит пробежавшую по лицу Ивана тень и сжатие ладони в кулак, — Жалко Василисочку? Ой, только вот не надо строить такую моську, он лишь закончил то, что начал ты.