В информации под заголовком «Приезд первого русского авиатора М. Н. Ефимова в Одессу» «Одесские новости» сообщают 23 февраля: «Первый свой визит г. Ефимов сделал своему бывшему начальнику на железной дороге — контролеру телеграфа Одесского отделения Юго-Западной железной дороги С. С. Набоку. С. С. Набок, между прочим, сообщил М. Н. Ефимову, что, согласно его прошению, он уволен от должности железнодорожного техника (надсмотрщика) и что он может получить причитающиеся ему от железной дороги свыше 200 рублей. Господин Ефимов уполномочил своего бывшего начальника внести причитающиеся ему суммы на просветительные цели — в фонд железнодорожных училищ Юго-Западной железной дороги».
Давая интервью корреспонденту газеты, Михаил говорит:
«Я оставил старика-отца здесь, в Одессе. Спешил обрадовать его своими успехами и дать ему возможность хотя бы остаток жизни провести в довольстве. К сожалению, отцу так и не пришлось увидеть меня, он за месяц до моего приезда скончался».
Конфликт с Ксидиасом разбирается в помещении Одесского аэроклуба в присутствии его председателя Анатры, секретаря Маковецкого, Эмброса и других. Ксидиас явился на заседание в сопровождении адвоката. Атмосфера накаляется, разговор переходит на «высокие тона».
— Да, я хочу добиться мировой славы, — взволнованно говорит Ефимов, — Но не лично для себя, а для России. До сих пор ни один русский не участвовал в международных авиационных состязаниях. Вы знаете, что над русскими за границей посмеиваются? Куда, мол, русскому медведю в небо! А я хочу им показать, на что способны русские. Пусть не смеются!
— Если уж вам так надо ехать во Францию, — с иронией произнес банкир, — то я не возражаю: уплатите неустойку и вы свободны!
Ксидиас уверен, что этим аргументом сразу же «поставил Ефимова на место», в его глазах нескрываемое торжество.
— И вы настаиваете на пятнадцати тысячах? — спросил авиатор.
— Ладно, я бы взял и десять!
— Господа! Прошу быть свидетелями, — говорит Ефимов. Достав бумажник, он быстро отсчитывает двадцать шесть тысяч франков, — Прошу, господин Ксидиас, пересчитайте!
У банкира от изумления открылся рот. Не менее удивлены и все присутствующие: откуда у Ефимова деньги? Лишь один Маковецкий, симпатизирующий Ефимову, не скрывает своего удовлетворения.
Итак, кабальный контракт расторгнут. Здесь же Ксидиас дает в этом расписку.
— Перед отъездом из Мурмелона, — говорит Михаил, — я получил от французского аэроклуба приглашение участвовать в международных авиационных состязаниях в Ницце. Они будут через две недели. Мне за это время надо и облетать аппарат, и потренироваться. Но так хочется показать полеты в родном городе! Я прошу вас, господа, организовать полеты как можно скорее.
Интерес одесситов к Ефимову настолько велик, что его упрашивают накануне полетов выступить с докладом перед очень солидной аудиторией. Тема — «Мысли и впечатления авиатора». Ефимов отказывается, уверяя, что никогда в жизни не делал докладов. Не помогло, уговорили, даже речь за него написали.
Авиатор стоит на трибуне и волнуется. Чувствует себя ужасно неловко, первые слова буквально застревают в горле. Глядит в спасительную тетрадь, но читает как-то вяло… В зале сдержанный смех. Деревянным голосом Ефимов произносит какие-то чужие слова. Да они и впрямь чужие:
— Для того, чтобы быть хорошим авиатором, необходимо овладеть инстинктом птицы… «Что за чушь!» — подумал он и громко сказал: — Нет, это неверно. Чтобы быть хорошим авиатором, нужны прежде всего смелость и умение.
В заметке, полуиронически озаглавленной «Авиатор Ефимов в роли лектора», корреспондент журнала «Аэро-и автомобильная жизнь» пишет:
«В зале становится совсем весело. Ефимов окончательно рассердился на тетрадки и попросту, как бог на душу положил, начинает излагать все вынесенное им во время пребывания во Франции. Ефимов — авиатор-фанатик. Авиация — это альфа и омега его существования. По его личному признанию, в ушах его постоянно раздается шум мотора, а по ночам ему снятся аэропланы».
Но вот в тоне столичного репортера появляется ирония в чистом виде: его, видите ли, смешат простые манеры летчика в общении с аудиторией.
«— Когда я был за границей, иностранцы смотрели на меня так, ну, как это… Одно слово — русский. У них авиаторы все маленькие, а я большой. Говорили: «Ну, как он полетит?» А когда я стал летать, то спрашивали: «Кто это летает?» — «Русский», — «Неужели?» Тогда запели совсем иначе: и миленький, и хороший. Впрочем, это всегда так бывает, — при общем смехе заканчивает авиатор».