«Прощай, товарищ!»
Тернист путь участников авиационных состязаний, на нем больше шипов, чем роз…
После успешного перелета из Петербурга в Кронштадт на обратном пути лейтенант Пиотровский не выиграл единоборства со шквальным ветром и разбил свой «Блерио». При этом он сам получил серьезные ранения челюсти.
Генрих Сегно отважился на «России-А» выполнить «коронный ефимовский прием» — крутое планирование с остановленным двигателем. Но, по словам знатоков, этот трудный маневр был еще недостаточно освоен Сегно и оказался ему не под силу. Аппарат ударился о землю и разбился в щепки. Пилота выбросило на далекое расстояние и тяжело ранило.
Серьезную аварию потерпел и Кузминский: упал со своим «Блерио» на землю со стометровой высоты и получил тяжелые увечья.
Не миновала «горькая чаша сия» и Уточкина: его «Фарман» налетел на канат, поддерживавший на тридцатиметровой высоте корзину змейкового аэростата. Сергею Исаевичу повезло: сам он не пострадал.
Искалечил свой самолет и Горшков из-за начавшихся в полете перебоев в работе двигателя. Сам штабс-капитан, к счастью, отделался легко.
До конца состязаний остается всего несколько дней.
24 сентября погода выдалась отличная — ветерок почти незаметен. Чистый голубой небесный купол раскинулся над Комендантским полем.
Незадолго до наступления сумерек, после выстрела сигнальной пушки, возвестившей конец официальных полетов на этот день, собрался вновь подняться в воздух капитан Мациевич. Лев Макарович чувствует себя утомленным. В разговоре с Михаилом Ефимовым он высказывает сожаление, что условился встретиться сегодня с писателем Леонидом Андреевым:
— Лег бы пораньше, может, отогрел бы спину, болит чертовски! Наверно, простыл…
Мациевич знает, что известный писатель тоже, как и другие, будет просить прокатить его на аэроплане. Ведь охотников полетать немало. Идут к нему и к Ефимову. Отказать никому нельзя: надо побольше влиятельных, известных людей заинтересовать авиацией.
Скольких уже он брал в полет? Лейтенанта, двух полковников, адмирала, члена Государственной думы, премьер-министра Столыпина, профессора Боклевского. И Морозова — того самого Николая Морозова, который просидел двадцать пять лет в казематах Шлиссельбургской крепости…
Мациевич посмотрел на заходящее солнце, багряным заревом окрасившее горизонт, и подошел к ангару. Механик Жуков — матрос, ездивший с капитаном во Францию и там изучавший двигатели, сочувственно глядит на усталое лицо Льва Макаровича:
— Вы бы уж не летали сегодня, ваше высокоблагородие…
— Я ненадолго. Надо еще разок потренироваться. Завтра ведь иду на большую высоту… Погода на редкость тихая…
Публика не расходится, узнав, что полюбившийся ей авиатор хочет лететь сверх программы.
И вот Мациевич в воздухе. Высота четыреста метров, пятьсот… Но что это? Аэроплан как-то неуверенно покачнулся, клюнул носом и устремился вниз.
— Что он делает? — недоумевает Уточкин, стоящий рядом с Ефимовым.
На мгновение летчик выравнивает аппарат. Но тут же — к ужасу толпы — аэроплан стал разламываться в воздухе. Опережая падающие обломки, стремительно несется к земле черная фигурка…
Зрители ринулись к месту катастрофы. Слышен отчаянный крик жены погибшего.
Все свершилось с такой невероятной быстротой, что ни авиаторы, ни зрители все еще не могут примириться с мыслью, что капитана Мациевича уже нет…
— Э-эх, не умеем мы беречь хороших людей! — вырвалось из груди полковника Найденова.
Все дальнейшие события проходят перед глазами Ефимова, как уже когда-то виденная лента кинематографа. Женский и детский плач, окрики офицеров, приказывающих солдатам оттеснить толпу, рвущуюся к аэроплану — теперь бесформенной груде обломков… Снова, в который раз, видит он, как дорого расплачиваются его товарищи и близкие за осуществление красивой мечты. Он еще не оправился после страшного удара — смерти брата. В его глазах все еще ясно встает ужасная картина, словно виденная вчера: изуродованное тело товарища по реймским состязаниям Вахтера, прикрытое обломками «Антуанетт». У Ефимова в кармане страница из свеженапечатанной газеты, где говорится о гибели его перуанского друга Гео Шаве: «…Смелый летун Шаве совершил перелет через Альпы… Из девяти авиаторов отважился Шаве и перелетел. При спуске на землю упал и сломал обе ноги. В муках скончался. В предсмертном бреду все время твердил: «Какой ветер, какой ветер!» Его преследовали воспоминания о том вихре, который, как выяснилось потом, швырял со страшной силой аэроплан на высоте двух верст, грозя разбить о скалы Симплона… Вся жизнь его — могучий вихрь того порыва, который увлекает и захватывает человека-птицу и влечет на новые и новые завоевания воздушной сферы. Это была смерть авиатора!»