Очень скоро Ефимов и его коллеги убеждаются, что такие требования совершенно недостаточны. Программа, предложенная Отделом воздушного флота, оторвана от практики, а та, которую разработали здесь, в школе, вызвала возражения комитета. Пока ведутся жесточайшие дебаты вокруг программы и положения о Добровольном (!) воздушном флоте, в школе принимают экзамены на звание пилота-авиатора по правилам Международной авиационной федерации. Обучение ведется по двум системам: «вывозной» на бипланах, на которых ученик поднимается в воздух с инструктором, и «рулежной» на монопланах, когда ученик начинает с руления по полю, чтобы освоить управление. Качество подготовки зависит от инструктора и, конечно, от способностей ученика.
Никакого опыта у руководителей школы нет: дело новое. И на Михаила Никифоровича ложится большая нагрузка. Ему приходится выполнять обязанности не только главного инструктора — «шеф-пилота», но и ведущего инженера и конструктора. Под его руководством самолеты собираются, он их сам регулирует и первым испытывает. В конструкции аэропланов, поступающих в школу из-за границы и от отечественных заводов, Ефимов вносит изменения, перерабатывает отдельные узлы. Рабочий день его да и всех инструкторов загружен до предела. Он начинается с раннего утра и продолжается до темноты с двухчасовым перерывом на обед. Где уж тут выкроить время для проекта задуманного аэроплана?
Но помимо всех хлопот и забот, судьба дарит в это время Михаилу и улыбку: в декабре 1910 года в Севастополь приезжает младший брат Тимофей. Его первые слова после объятий и приветствий:
— Хочу летать! Научишь?
Эта просьба и обрадовала, и встревожила Михаила: в памяти еще свежа трагическая кончина старшего брата. Но желание летать — что способно его заглушить?..
Тимофей изменился, возмужал, куда девалась леность, одолевавшая его в детские и юношеские годы. Бывало, усядется на табуретку и часами наблюдает за работой старших братьев, вечно что-то мастеривших.
— Феич, подай молоток! — просил Владимир.
— Сейча-ас, — протяжно басил Тимофей и, не вставая с табуретки, двигался на ней через всю комнату к братьям. Но было у него и свое особое увлечение. Часами пропадал в гальванической мастерской. Все удивлялся и пытался понять превращение: бросят в ванну незавидную железку, а получат блестящую красивую вещицу…
В освоении летного дела Тимофей нетерпелив. Все подгоняет брата, готов заниматься сутками. Программа их совместных занятий насыщена до предела. Летчик-испытатель Арцеулов, работавший в те годы инструктором в Севастопольском аэроклубе и часто проводивший тренировки на Куликовом поле, — свидетель первых полетов Тимофея. Он вспоминает: «При мне Михаил Никифорович выпускал Тимофея Никифоровича на «Блерио-11-бис». Младший брат, едва освоив «Блерио», сделал лихаческий полет с «горками», крутыми виражами и, выключив мотор, крутой спиралью пошел на посадку. Тогда это уже был высший пилотаж. Когда сел, то Михаил Никифорович распек его. А он стоял по стойке «смирно», ушел удрученный, безропотно приняв указания. Видно, у них в семье была дисциплина».
От занятий на аэродроме вскоре всем в летной школе пришлось отказаться: погода не позволяет. Чтобы не терять времени, ученики под руководством инструкторов разбирают и собирают аэропланы и моторы, занимаются ремонтом. Ремонтных работ много, поломки неизбежны. Аппаратов мало, их надо держать в готовности к моменту, когда раздастся желанное: «Полеты разрешаются!» Но зима, как назло, пришла в том году в Крым необычайно суровая, с крепкими морозами и почти ураганной силы ветрами. В начале января на Черном море несколько дней кряду бушевал шторм. В Севастополе размыло недостроенную набережную, расшвыряло в стороны огромные камни в несколько тонн весом. С корнем выворотило деревья и фонарные столбы на Приморском бульваре. Матросы и солдаты команды авиашколы держат круглосуточную вахту около парусиновых ангаров. Вбиты дополнительные крепежные колья, но буря грозит и их вырвать, унести все имущество невесть куда. От напора свирепого ветра, как струны, поют канаты, парусами натягиваются матерчатые стены ангаров.