— Как мне! — успокоила Женя. — Это они помогли мне тогда поехать к тебе в Севастополь.
Евгения условилась встретиться с ним на другое утро. Но в назначенный час Михаил не пришел. Она в тревоге побежала на Ланжероновскую и застала всю семью в смятении. Ей рассказали, что утром к ним зашел родственник — инженер, и они вышли вдвоем с Ефимовым. Не прошло и часа, как инженер вернулся в волнении и заявил, что возле бульвара их остановил белогвардейский патруль — два морских офицера. Ефимова задержали, а инженера отпустили. Он стоял и смотрел, как Ефимова вели по бульварной лестнице вниз, к порту.
Через день Одесса узнала, что знаменитый летчик расстрелян в бухте. Белогвардейцы не стеснялись свидетелей: несмотря на то, что у причалов стояло множество судов, расправу над Михаилом Ефимовым они учинили среди бела дня. Отец качинского летчика Ремезюка, кок одного из судов, стоявших у мола, видел из иллюминатора, как Ефимова вывезли на шлюпке на середину бухты и утопили. По городу поползли слухи, что перед этим знаменитого авиатора жестоко пытали на крейсере «Кагул».
Все эти разговоры доходят до Жени. Сухими, воспаленными глазами смотрит она на море, на стоящий у военного мола крейсер. Взгляд ее переходит на далекий берег, следит за волнами, будто за ними она может увидеть Михаила. «Как Миша любил море, наше Черное море!..»
Велик соблазн закончить главу описанием гибели первого русского авиатора, как она представляется воображению. Проникнуть в тяжелые думы героя, когда его связанного, спускали по трапу в шлюпку. Когда он бросил последний взгляд в родное голубое небо, расправил онемевшие от веревок руки, взмахнул ими, как крыльями, и бросился в волны навстречу смерти… Но воздержимся. Выполним до конца обещание быть точными. Предоставим лучше слово старому качинцу Виктору Георгиевичу Соколову:
«Когда Одесса была захвачена белогвардейцами в последний раз, — пишет в своей статье, помещенной в журнале «Огонек», № 51 за 1961 год, Соколов, — в порт рано утром ворвался их миноносец под командованием капитана 2 ранга Кисловского. Миноносец пришвартовался и высадил десант, который под прикрытием пушек занял часть города и начал там производить аресты. Этим десантом и был задержан Ефимов. Кисловский приказал расстрелять Ефимова. Связанного летчика посадили в шлюпку и вывезли на середину бухты. Ефимов ничем не выдавал своего волнения. По дороге над ним глумились: дескать, слесаря допустили в офицерское общество в авиашколе, а он его предал. Ефимов отвечал, что знает, что его ждет, но спокойно умрет за народное дело.
Тогда офицер, командовавший шлюпкой, сказал, что он ему дает шанс на спасение, и предложил Ефимову добраться вплавь до далекого берега, обещал не стрелять.
Ефимов согласился, говоря, что обещанию верит, и хотя шансов на то, что выплывет, мало, все же попробует. Его развязали, и он нырнул в море. Но как только голова Ефимова показалась из воды, в него выстрелили…»
Сам Соколов узнал о гибели Ефимова при следующих обстоятельствах (цитируем его письмо):
«Я был… командиром 1-го авиационного парка, занимавшегося ремонтом самолетов. В 1920 году парк стоял в Симферополе. Точно не могу сказать, но, насколько я помню, это было в мае или начале июня, а может, и в конце апреля. Ко мне явился морской офицер, старший лейтенант, и передал несколько документов, отобранных у Михаила Никифоровича при аресте. Фамилию этого офицера не помню. Он мне сказал, что приехал в Симферополь повидать семью. Документы привез потому, что один из офицеров миноносца, отобрав при обыске документы у Ефимова, передал их ему и сказал: «Ты едешь в Симферополь. Командир авиапарка, который там стоит, Соколов — один из самых старых летчиков. Вот ты и передай ему документы, а он их направит куда надо». Документов было пять или шесть. Из них: французское свидетельство летчика — «Brevet» от 15 февраля 1910 года, паспорт и свидетельство ордена «Анны 3-й степени с мечами» — награда за боевые полеты на фронте.
Старший лейтенант, передавший мне документы, говорил, что он при расстреле не присутствовал, но его рассказ в точности совпадал с рассказом Шайтана, кажется, мичмана, который был в шлюпке во время расстрела. Кто застрелил Михаила Никифоровича, Шайтан мне не сказал, но из его намеков я понял, что это сделал офицер Приселков. Рассказывал мне Шайтан о гибели Михаила Никифоровича в городе Касабланка в Марокко. С Приселковым по этому поводу я не говорил…»
Так погиб первый русский летчик, рядовой революции Михаил Ефимов.
ЭПИЛОГ