— Да, вчера утром в 8.20 поступил заказ из «Максимум эдвертайзинг» на три ночи.
— Верно, — кивнула Джилли. Это Адам заказал номер для Винтерспуна. — А еще?
— И второй заказ от «Максимум эдвертайзинг», тоже сделанный вчера утром. Один номер, три ночи.
— Всего один номер?
— Да, мадам.
— А во сколько был сделан этот заказ?
— Буквально через десять минут после предыдущего. В половине девятого…
Джилли медленно положила трубку и обескураженно уставилась на Мэтта:
— Ты ведь встречался с Адамом после девяти?
— Как и ты. Значит, заказ был один… на двоих, так получается.
— Это какая-то ошибка! — горячо возразила Джилли. — В любом случае заказов должно было быть два!
— Может, и ошибка. Но мы не знаем, в чью пользу.
Они смотрели друг на друга, как два пса, собирающихся вцепиться в одну кость.
— Я не уйду, — сказал Мэтт, продолжая прижимать к груди свою одежду.
— Я тоже, — упрямо отозвалась Джилли.
Оба они прекрасно понимали, что на кон поставлена не только и не столько комната, сколько возможность получить контракт с «Эй-Ар-Си», сулящий каждому отличные перспективы.
Порыв холодного ветра откинул приоткрытую створку окна, швырнув в комнату ворох колючих снежинок. Мэтт бросил одежду в кресло и отошел закрыть окно, за которым бушевала настоящая вьюга.
В конце концов, бесчеловечно выгонять человека на мороз в глухую ночь, подумала Джилли. Но как могут жить в одной комнате чужие друг другу мужчина и женщина? Не говоря уже о том, что кровать в номере одна, и та не слишком большая. Лежать рядом с этим мужчиной, сложенным как греческий атлет? Нет уж, увольте! Однако Джилли чувствовала себя не в силах выдворить Мэтта из комнаты, и не только из соображений гуманности — этому противилось все ее существо.
— У них тут наверняка имеется какая-нибудь кровать на колесиках или еще что-нибудь в этом роде. Позвони Мэгги и попроси.
Мэтт покачал головой:
— Я спрашивал. Нету. Надеюсь, ты не думаешь, что я пойду спать в фойе?
Джилли так и думала, но не успела ничего сказать. Мэтт продолжал:
— Послушай, этой кровати отлично хватит на нас двоих. Уверяю тебя, я не мечусь во сне и даже не храплю.
— Но…
— Других возражений у тебя нет? Прекрасно. Я так устал, что даже если ты храпишь, как пьяный ломовой извозчик, это пустяки. Послушай, Джилли, я серьезно: сейчас глубокая ночь, и сделать ничего нельзя. Давай выспимся, а утром попробуем как-нибудь разрешить эту проблему.
Мэтт зевнул и потянулся. Джилли онемела, глядя, как играют мускулы на его широкой груди, как он идет к кровати, взбивает подушку и забирается под одеяло.
— Спокойной ночи, Джилли. Сладких снов.
Мэтт отвернулся, и только тогда Джилли пришла в себя.
Спокойной ночи? Сладких снов? Да он что, издевается?! Какой тут сон, когда рядом в темноте дышит великолепный мужчина, который прижимался к тебе, гладил твою грудь… А теперь нагло дрыхнет, не обращая на тебя ни малейшего внимания!
Наверное, надо было меньше времени уделять карьере, а больше — личной жизни, печально подумала Джилли. Всего-то девять месяцев, три недели и восемнадцать дней воздержания — и вот она уже сходит с ума от нахала, которого с радостью выкинула бы в окно. Если бы только осмелилась к нему прикоснуться, не боясь растаять, как снежок, брошенный в печь.
Джилли задумчиво поглядела на кресло у окна. Нет, утром она не разогнется. Да и с какой стати ей спать в кресле? Ведь это ее, ее комната!
Джилли перевела взгляд на Мэтта: тот уже дышал спокойно и размеренно. Черт, раз уж он смирился с ситуацией, то и она как-нибудь переживет несколько часов в одной с ним постели.
Джилли погасила свет, нырнула под простыню и улеглась на самом краю, отвернувшись от Мэтта. Свернувшись в клубочек, она с облегчением вздохнула.
Ну и нормально. Подумаешь, что она слышит спокойное дыхание Мэтта, чувствует спиной его тепло. Такие пустяки.
«Неужели? — ехидно поинтересовался противный внутренний голос. — А почему тогда у тебя сердце бьется, как на первом свидании, и почему ты вся горишь, как рождественская елка?»
А Мэтт уже спит себе сном праведника. Мысль эта настолько разозлила Джилли, что ей совершенно расхотелось спать. Она решительно зажмурила глаза и взмолилась о сне — не чувствуя, однако, уверенности, что мольба ее будет услышана.