- Вот такая вот история, - выдохнула я и посмотрела на задумчивую шувани.
- На что она гадала? - выйдя из задумчивости спросила она.
- На то надо ли играть свадьбу или не стоит, - ответила я
- Что карты сказали?
- Они сказали, что она умрет если состоится эта свадьба, - честно ответила я, - ей же я сказала, что карты говорят, о том, что надо отложить свадьбу. Но пригласила ее еще раз прийти через день.
- Правильно сказала, - похвалила меня шувани.
- Я знаю, но я чувствую, что ей нужно, что то большее чем гадание. Даже нет. Не так. Это мне нужно. Я почему то хочу помочь этой девушке. Я чувствую, что я должна ей помочь. Не знаю, как это объяснить. Но так же предчувствую, что я не смогу ей помочь гадая на картах. А как по другому я не знаю. Научи.
Луладжа пожевала кончик трубки, вздохнула и кивнув головой показала следовать за ней.
- Видно время пришло, - только и сказала она ведя меня в свой шатер. Там она порылась в одном из небольших сундучков, подхватила подготовленную для костра вязанку хвороста и пошла прямиком к лесу, окружавшему табор. Я, конечно же следом за ней. Мы углубились в темноту. Деревья тянулись к нам своими ветвями, под ногами шуршала высокая трава, изредка подставляли подножки корни. Тихо шуршали спешащие мыши, глухо разносилось уханье совы. Воздух был уже свеж вечерней прохладой. Я немного поеживалась. Мелькнула мысль, что надо было накинуть теплую шаль. Мы вышли на небольшую полянку и шувани замерла оглядываясь. Видела она в сумерках великолепно. Подошла к большому, широкому пню и отступив от него чуть в сторону, примяла траву, кинула небольшой железный лист, игравший роль подложки под кострище, сложила туда хворост, подожгла. Небольшой, разгорающийся костерок осветил вокруг себя полянку. Луладжа обошла его, примяла траву вокруг и бросила шаль рядом с разгорающимся огнем. Развязала тесемки, опоясывающего юбки, фартука и аккуратно сложив его тоже положила в траву. Села на него и постучав ладошкой по лежащей шали пригласила меня сесть рядом. Я поджав ноги под себя села. Завороженно уставилась на разгорающийся костер. Как же красиво взметаются искры в небо. Так и кажется, что именно от них загораются звезды в ночи.
- Ну, что, приступим? - отвлекла меня от созерцания шувани.
Я кивнула.
- Сначала давай научимся дышать.
Я удивилась, но виду не подала. Минут пятнадцать я училась четко дышать, как велела мне Луладжа. Сосредоточенно считала вдохи, выдохи. Вдох - раз; выдох - раз, два; вдох - раз, два, три… К шестнадцати у меня закружилась голова. Обратный отсчет давался с трудом. Вдох - восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один… И вдруг я почувствовала, как голова светлеет… Дальше с каждым отсчетом тело мое становилось все легче, прозрачней… Вдох - один… В теле легкость, в голове полная пустота… И только голос шувани рядом: «а теперь, когда голова, тело и душа очистились дотронься до вещи и опиши все, что ты чувствуешь.» И мне в руки положили вещь. Я даже посмотреть на нее не успела, как меня накрыло. Картинки мельтешили перед глазами. Я усилием воли их остановила. И стала внимательно рассматривать. Вот Лачи счастливая танцует рядом с Милошем… Мысленный взмах рукой пролистывая картинку, а вот уже она стоит, трясется от страха в дорогом, нарядном подвенечном платье. Слезы текут по ее лицу. Роза украдкой вытирает дочери их, чтоб молодой жених не видел. Сын шувани Якоб - молодой, нескладный, нагловатой улыбкой одаривал гостей. Большая ветка березы была увешана купюрами, под ней стояла деревянная бочка полная золотых монет. Взмах рукой, следующая картинка - тающая на глазах Лачи с огромным животом, прячущаяся под столом, где ее не мог достать плетью разъяренный муж. Дальше я смотреть не смогла. Я принудительно открыла глаза и прошептала:
- Он же убьет ее! - меня трясло от увиденного.
В тело постепенно возвращалась тяжесть, непривычная легкость уходила вверх с дымом костра.
- Судьба у нее такая, - хмуро сказала шувани.
И я только сейчас посмотрела на вещь лежащую в моих руках. Это был серый, теплый платок Лачи. Тот самый, который я ей купила в подарок на прошлой нашей стоянке.
Возвращались мы уже ночью. Я тихонечко дошла до Розкиного шатра. Стараясь не шуметь расстелила свое одеяло и улеглась. Сон не шел. Все увиденные мной картинки так и стояли перед глазами. Роме народ своеобразный, легкий, добрый, но со своими традициями, верованиями и укладом. Мне чужачке совершенно не стоит лезть в их жизнь. И так они меня приняли, обогрели, обучили. Но одни только слезы в глазах Лачи перечеркивают все мои мысли. Что то рядом зашуршало, тихо протопали ножки и девчушка поднырнула мне под одеяло. Я обняла ее тоненькое, худенькое тельце. Она замерла и тихо засопела пригреваясь. Первое мое время в таборе, когда Лачи была еще ребенком, веселым, живым, любопытным мы частенько спали с ней обнявшись. В таборе любят детей, да и говорят, что все ромэ очень любят детей. И сами никогда не обижают и другим не позволят. Они их балуют, все дозволяют. Но стоит только девочке превратиться в девушку, баста. Она просто средство добычи денег. И только со временем, с возрастом она может заслужить свой голос в таборе. Я нежно коснулась губами темной макушки Лачи. И твердо про себя решила: если я смогу ей помочь, то обязательно подсоблю. Надо только понять как. С этими мыслями я тяжело уснула.